Хмель постепенно уходил из моей головы. Я стоял напротив гардеробщика. Дед, который скорее всего в Большую войну партизанил в белорусских лесах и наверняка перебил кучу немецко-фашистских захватчиков, говорил мне спокойно и ласково, заглядывая в глаза:
– Сынку, я ж тэбэ говорю, что фуражки закончились…
– Батя, так я тебе номерок же дал от моей фуражки, ты у меня ее принял, когда мы в ресторан пришли…
– Да я ж старый, вы как набежали все, всем фуражки надобно… Все спешат, орут, матюкаются… Ну, я и начал их выдавать подряд… а номерки… вот – бросаю в угол. Какой-то пострел, наверное, две взял…
Дед показал мне коробку, полную номерков. В гардеробе я стоял один, последняя группа моих однокашников в зеленых рубашках с новенькими погонами, гогоча, вываливалась из кабака и бегом исчезала в ночи. Почему бегом – понятно: до школы два-три километра, быстро можно успеть только бегом через парк. Поверка начиналась через пятнадцать минут.
– Дед, меня из-за этой фуражки со службы выгонят!
– Да не выгонят, в вашей школе шпиёнов, небось, командиры тоже понимающие… Ты уж меня прости, старого! Вот могу дать только вот эту… Прошлый раз ваши здесь в фойе с милисыонэрами дрались, она и осталась, я ее подобрал.
– Так это не фуражка, а блин какой-то, да и блевотиной воняет!
– Сынку, бери хоть таку… и беги, беги, ваши-то вон уж за углом скрылись…
Подбегая к зданию школы, я был уже трезв, как стекло. В левой руке я держал облеванную фуражку кого-то из наших, потерянную в боях с милицией. Это была известная потеха. По выходным офицеры школы надирались и «нарушали общественный порядок», вызывался наряд милиции, с которым офицеры вели зачастую неравный бой. Все знали – если тебя заберут в отделение, наверняка будет отчисление из школы. Но не за то, что ты милиционера побил, а за то, что «попал в плен». Поэтому бой вели обычно «до победы». Да и милиция не очень любила и боялась забирать курсантов школы шпионов, хлопот потом много было, да и драться офицеров учили хорошо.
Придерживая левой рукой головной убор, чтобы гадость не попала на голову, правой я отдал честь встречающему нас дежурному офицеру на проходной. Весёлый капитан зычно покрикивал:
– Тов-в-варищи офицеры, до закрытия КПП одна минута! По приказу начальника школы опоздавшие завтра будут отчислены! По-о-оспешаем!
За мной смогли нестройно пройти мимо дежурного ещё двое, которые друг друга поддерживали и запутались в турникете. Один из них так честь и не смог отдать, потому что часто и громко икал. Внутри двора курсанты курили, кто-то лежал прямо на плацу и стонал. Надо было ещё пройти поверку перед сном, а для этого подняться на третий этаж, в коридор общежития.
Заканчивался день присвоения очередных офицерских званий на Высших курсах КГБ СССР в городе-герое Минске в республике-герое Белоруссии. За шесть часов до этого в актовом зале начальник школы зачитал приказ Председателя КГБ СССР о присвоении очередных званий. Генерал славился большим либерализмом, он много лет отслужил резидентом в одной из европейских столиц «стран главного противника», был похож на Джеймса Бонда и Алена Делона одновременно. Ему был очень к лицу генеральский парадный китель кристально белого цвета:
– Товарищи офицеры, всех поздравляю с присвоением очередных воинских званий… не могу запретить вам сегодня отметить этот знаменательный в вашей жизни день. Но предупреждаю, кто опоздает на вечернюю поверку, у того завтра лично сорву врученные сегодня погоны и подпишу приказ об откомандировании с представлением к увольнению из органов безопасности. Все свободны!
Полковник Сорока грустно сидел напротив меня, плечи его были опущены, весь он какой-то был сморщенный и унылый:
– Да забери ты это поганое заявление из парткома! Ты же перспективный офицер, тебе подполковника скоро получать, а ты из КПСС вздумал выходить! Нам с тобой дело Ювелира реализовывать, а тебя скоро из органов попрут! Я с кем брать его буду? Твоя ж разработка, год ковыряем, наружка копыта сбила, отушники[1] кучу мероприятий провели… А ты из партии надумал выходить. Да хрен с этим коммунизмом, ты и вступил-то в КПСС уже капитаном! Лучше бы не вступал…
– Я бы и не вступал, но мне майора не дали бы. А дело реализуем, пока приказ подпишут, да и не уволят меня быстро. Ничего в управлении кадров быстро не делается, сам там два года штаны протирал. Вы мне лично арестовать Ювелира дадите?
– Его скоро из органов попрут, а он на арест просится! Сиди, справки пиши, Хопов пойдёт арестовывать.
– А Хопову некогда, он за убийство в К…е отвечает, скоро на заказчика выйдет. Ему самому там помогать надо, всё же первое заказное убийство в истории современного независимого государства, возникшего на пепелище великого колосса!
– Вот, твою дивизию… создали управление по борьбе с оргпреступностью. Три сотрудника, да и то один политикой занялся!
– Да я не политикой занялся, товарищ полковник. Просто считаю, что оперработник должен быть свободным от политических оков. Если бы мы с вами не знали, что творят эти партийные боссы, я бы и не дергался. Я с ними рядом на толчок не сяду, не только в партии состоять буду… Вот и Ельцин после меня через неделю из КПСС вышел!
– Да никто здесь на это смотреть не будет, Ельцин – враг Горбачева, а тот – Президент СССР и Генеральный секретарь КПСС…
– Вот именно, и президент, и генеральный… Президент в такое время должен быть беспартийный. А мы, опера, тем более. Тошнит меня от КПСС, да и от всего в этой новой стране тошнит, честно… эта «…хизация» задрала…
– Но-но, товарищ майор, полегче… Мало тебе на беседе с заместителем председателя досталось и на партсобрании?..
