Приближение Марса
(Продолжение. Начало в №11—15)
Глава IX
Чтобы восстановить давно утерянные координаты Сергея Дубовского, Просекину пришлось отправиться на угол Второй Брестской и Васильевской в Союз кинематографистов, в Дом кино. Там в Гильдии кинорежиссёров милая Маша, молодая ещё, но по виду безнадёжно измученная рутиной взваленных на неё повседневных дел и обязанностей женщина, выдала ему искомый номер мобильника. Просекин вышел к машине и натыкал нужные цифры на своём смартфоне:
– Алло!
– Да. Кто это? – неприветливо ответила трубка.
Просекин от этого тона чуть растерялся и уточнил:
– Сергей Константинович?
– Сергей Константинович, – мрачно согласились. – А это кто?
– Серёжа, это Юрка Просекин, – с простецкой радостью представился Юрий Кириллович и сам почувствовал наигранность своей интонации: ну какой уж он такой близкий друг, через годы, практически из небытия возникший. – Юра. Юра Просекин! Художник. Кино мы с тобой делали, помнишь? Я у тебя художником-постановщиком был.
– А-а-а, – протянул Сергей. – Было дело. Да только быльём поросло.
– Не помнишь меня, что ли? – повторил вопрос Просекин.
– Ну чё ж не помню? В склеротики меня ещё вроде рано записывать. А чё вдруг обо мне вспомнили?
– Серёжа, дорогой, надо встретиться.
– По вопросу?
– Не могу по телефону. Давай при встрече.
– Я вообще-то на службе…
– Когда ты сможешь? У меня горит, срочно надо.
– Прямо гори-и-т?! – с иронией, даже с издёвкой, как показалось Просекину, переспросил Сергей.
«Будто я в его неудачах виноват», – подумал Юрий Кириллович, но в трубку сказал, таинственно понизив голос:
– У меня потрясающее творческое предложение.
– Тво-о-орческое, – скучающим тоном протянул Сергей. – Меня творчество нынче не интересует.
– Как? Почему? А что интересует?
– Деньги! Что ещё сегодня может интересовать? Деньги, только деньги, сегодня всех интересуют только деньги.
– Но ты же художник, режиссёр-постановщик художественного кино, тебя не может не интересовать…
Дубовской сухо перебил Юрия Кирилловича, начавшего было впихивать в самый микрофон смартфона свою вдохновенную тираду:
– Я уже давно не художник, не режиссёр.
– А кто же ты? – усмехнулся, ещё ни о чём не догадываясь, Просекин. – Режиссёр навсегда остаётся режиссёром, даже если он годами не снимает. Ведь верно сказано, режиссура – это мироощущение…
– Юра, я работаю риелтором, квартиры продаю. Мне семью надо кормить.
Наступила пауза, Просекин растерялся.
– Ну, чего замолчал? – теперь уже усмехнулся Сергей. – Удивлён? Не удивляйся, не я один в эти окаянные годы вынужден был отказаться от своего призвания.
Юрий Кириллович всё молчал.
– Молчишь? – опять усмехнулся Сергей. – Хороший у тебя телефон. Чуйствительный! Слышу, как дышишь в микрофон. Что, необходимость встречаться отпала? Давай тогда прощаться, а то весь баланс на твоём телефоне проговорим. Счётчик-то тикает.
– Нет, Серёжа, давай всё-таки встретимся, – выдавил Юрий Кириллович. – Мне очень нужно, очень важно.
– Ну, бог с тобой, коли не шутишь, – согласился Дубовской. – Только чует моё сердце, мало буду я тебе полезен.
Они условились встретиться возле храма Христа Спасителя. Просекин, дабы не застрять в пробках, решил оставить свой авто и в кои-то веки спуститься в метро. А так как давно не пользовался этим самым надёжным в Москве видом транспорта – хотя какой он надёжный в наш-то век, если и здесь, под землёй, случаются теракты, – Просекин выбрал времени на дорогу с большим запасом. Когда эскалатор плавно опускал его к перрону, он невольно прислушался к разговору двух юношей, очевидно студентов-первокурсников, ибо, судя по их громкому, будто в лесу, разговору – это часто, как ему подумалось, нынче в общественных местах бывает у свободной от лишнего груза воспитанности молодой поросли, – озабочены они были предстоящей сессией.
– А вот вопрос на засыпку, – провозгласил один из них. – По истории! Кто первый был, Сталин или Ленин?
Ответа от второго мученика науки тут же не последовало, и Юрий Кириллович не выдержал – повернулся.
– Пушкин! – подсказал он вполне серьёзно.
– Ответ правильный! – весело воскликнул вопрошавший юнец, и они с другом, поправляя на плечах рюкзачки, громко рассмеялись.
Стрельбы больше не слышно. Получили распоряжение немедленно занять места в машинах и двигаться с наркомом Сергеенко через Скопцы на Барышевку. Нарком со своим окружением на трёх легковых автомобилях быстро уходит вперёд. Мы на грузовых машинах не в состоянии их догнать, чтобы держаться колонной. Кроме нашей группы, ещё шесть машин НКВД: других не пустили.
Дорога усеяна трупами немцев, брошенные крупнокалиберные орудия, воронки от разорвавшихся снарядов и мин изрыли всё пространство вокруг. На обочинах разбитые и перевёрнутые автомашины. Еле-еле можно проехать среди всего этого.
В Скопцах не видать ни одного местного жителя. В конце села у колхозных конюшен заслон. Полковник останавливает автомашины и, несмотря на наши доводы, что мы являемся группой наркома внутренних дел, дальше не пускает. Машины наши разгружаются и направляются с медперсоналом подбирать раненых на поле боя. А всех нас ехавших на этих машинах построили в колонну по четыре и направили на рубеж обороны.
Меня оставили с личными вещами сотрудников и кассой ТЭЦ. Со мной товарищ Панкин Александр Степанович. Остался он только потому, что оружия, в отличие от других, не имеет. Находим с ним разрушенный погреб – удобное место, где решили запрятать личные вещи ушедших в оборону товарищей и чемодан с деньгами. Под обстрелом таскаем в погреб мешки и каждый раз, как заслышим противный писк летящей мины, падаем на землю. Они рвутся в пятидесяти – шестидесяти метрах вокруг нас. Осколки с визгом и шипением пролетают над самыми головами и ударяются в землю, разрывая её.
Ждём, когда вернутся автомашины с ранеными. После этого их должны направить в лазарет, устроенный в колхозных конюшнях. Но прежде чем привезли раненых, этот лазарет погрузился на свои машины и уехал в направлении Барышевки.
Наконец, одна наша автомашина вернулась с поля боя до отказа загруженная ранеными. Лазарета уже нет. Куда девать раненых, не знаем. На Барышевку не пускают. Решаю оставить товарища Панкина у вещей, а сам на автомашине с ранеными еду в Войтовцы, с тем чтобы раненых передать в лазарет, затем вернуться с машиной, чтобы забрать вещи и работников НКВД, которые обещали меня ждать у этих самых вещей.
