Здание аэровокзала было набито битком. В воздухе стоял разноголосый гул. Протискиваясь сквозь толпу, Беланов вглядывался в лица этих людей: растерянные, испуганные, мрачные, деловитые, усталые, злые… Люди бежали из города. Одни считали, что это временно, буквально на несколько дней. Другие прощались с городом навсегда. Третьи чувствовали, что проститься придется не только с городом, но и со всем привычным укладом жизни. «Кто из них прав? – думал Беланов. – Пока, кажется, Туман ничем не угрожает. Впрочем, человек всегда боялся неизвестного… и нередко оказывался прав».
Он вышел на улицу. Моросил мелкий дождь. На стоянке такси не было ни одной машины. Беланов направился к рейсовому автобусу, как вдруг услышал:
– Артур!
Рядом с ним остановился серый автомобиль. Из машины вышел высокий нескладный человек лет сорока, в сером плаще и без шляпы, и поспешил навстречу Беланову.
– Генрих!
Они обнялись.
– Сколько лет мы не виделись? – спросил Генрих.
– Пять лет. Здесь тогда все было иначе. С каждым рейсом прилетали туристы. А теперь все только бегут. И дождь этот мерзкий…
– У нас теперь всегда дождь. Садись в машину.
Автомобиль выехал на шоссе, ведущее к городу.
– Туман притягивает к себе тучи? – спросил Беланов, глядя на серое, без единого просвета небо и мокрое шоссе.
– Черт его знает, может, притягивает, а может, сам плодит… Скоро сам все увидишь.
Беланов пожал плечами.
– Что я могу увидеть, я же не специалист по проблемам экологии. Я кибернетик.
– Я уж не знаю, кто здесь нужен, эколог, кибернетик или священник. Во всяком случае, ни с чем подобным люди прежде не сталкивались.
– Что он из себя представляет? По газетам ничего толком не поймешь.
– Туман как туман, только серый и очень плотный. Ни ветер, ни дождь на него не влияют. Сейчас он занимает уже около десяти квадратных километров и хоть и очень медленно, но растет. Издали это похоже на застывший дым, только без клубов. Сплошное ровное марево. Впрочем, когда увидишься с доктором Кромвальдом, он тебе это распишет по науке.
Автомобиль миновал колонну военных машин, стоявших на обочине.
– В городе много военных? – спросил Артур.
– С каждым днем все больше.
– Но им-то что здесь делать? Какое отношение они имеют к науке?
– Первобытный человек, видя что-нибудь непонятное, хватался за дубину. Потом в сознании людей произошел поворот, и они в таких случаях стали обращаться к богу. (Беланов поморщился – он не любил религию.) Однако все возвращается на круги своя, – продолжал Генрих. – Впрочем, их тоже можно понять. Все-таки второй после столицы город Республики… летняя резиденция Президента…
Автомобиль въехал в город. Улицы были пустынны. На перекрестках мокли полицейские в длинных блестящих плащах. Наконец Генрих остановил машину. Дальше ехать было некуда. Улицу перегораживал полосатый шлагбаум. На нем красовалась жестяная табличка: «Стой! Предъяви пропуск». По ту сторону шлагбаума улицу заполняла военная техника: грузовики, амфибии, бронетранспортеры. В конце улицы виднелась еще одна загородка. За ней все терялось в серой пелене.
– Это он и есть?
– Да.
Генрих дал задний ход. Машина развернулась и покатила в объезд.
– Надеюсь, ты не надумал остановиться в гостинице? – поинтересовался Генрих.
– А почему бы и… – начал Беланов.
– Никаких «почему бы»! Ты остановишься у меня. Не бойся, ты меня ни капли не стеснишь. Я тебе тоже не буду навязывать своего общества.
– Но мне надо нанести кое-какие визиты… Я буду поздно возвращаться…
– Ничего, я сам ложусь поздно.
– А Маргарита не будет возражать?
Генрих сник.
– Я разве не писал тебе? Мы расстались. Уже больше года.
– Извини. Я действительно не знал.
– Да что там… В конце концов, поэт, у которого все хорошо, перестает быть поэтом… А вот мы и дома! – закончил Генрих, тормозя у подъезда.
Несколькими часами позже Артур поднимался по старой лестнице со стертыми ступенями. Дом был построен еще в прошлом веке; таких в городе оставалось уже немного, в основном в центре, и половину их уже поглотил Туман. Артур остановился на площадке четвертого этажа и позвонил. Внутри квартиры послышались шаги и смолкли у двери; очевидно, его рассматривали в глазок. Затем дверь открылась.
– Здравствуй, Эльза.
Она не казалась слишком удивленной.
– Здравствуй, Артур. Я знала, что ты приедешь.
Она провела его в комнату и села у окна. Артур устроился напротив и только тут заметил, как она изменилась. Лицо ее было бледно и устало; от глаз разбегались мелкие морщинки, веки покраснели и припухли. Взглянув на нее, Беланов сразу же спросил о здоровье.
– Нормально… Я просто устала, – она вымученно улыбнулась.
– У тебя неприятности? Впрочем, теперь у всех неприятности. Туман…
– При чем тут Туман?
Она встала и повернулась к окну.
– Вон он, отсюда виден… Триста метров до ближайшего ограждения. Соседи говорят – надо уезжать… Сейчас на окраинах много пустых квартир. А то и совсем из города… Наверное, скоро я останусь одна во всем доме. И буду ждать Туман…
– Что с тобой, Эльза? Откуда эта мрачность?
Она резко обернулась к нему.
– Ты видел наших детей, Артур? Ты можешь объяснить, что с ними происходит?!
В этот момент раздался звук ключа, вставляемого в замочную скважину. Дверь открылась и захлопнулась.
– Это он, – сказала Эльза и крикнула: – Роберт!
На пороге появился рослый и крепкий парень лет пятнадцати.
Он был в пятнистой куртке военного образца с закатанными рукавами, такой же маскировочно-пятнистой расцветки штанах и тяжелых армейских ботинках. На поясе у него висело некое самодельное подобие полицейской дубинки. На левой стороне груди был приколот странный значок: в черном овале белая буква М. Мокрые от дождя волосы были коротко подстрижены.
– Здравствуй, Роберт, – Беланов поднялся навстречу сыну и протянул руку.
– Здравствуй, – ответил Роберт. Во взгляде его читалось раздражение. Секунды две он раздумывал, пожать или нет протянутую руку. Наконец все-таки пожал, тут же развернулся и вышел из комнаты. Снова раздалось клацанье ключа, хлопнула дверь.
– Погоди… Он что, в дверь своей комнаты замок врезал?
– И ключ всегда с собой носит, – чуть не плача, подтвердила Эльза. – Я ему говорю: «Неужели ты думаешь, что я буду без разрешения рыться в твоих вещах?» А он: «А кто тебя знает! Вы ведь сейчас все трясетесь, как бы не нарушили благополучие вашего мирка! Ты же воображаешь, что это для моего же блага, а раз так, считаешь себя вправе вмешиваться в чужую жизнь!» А когда я плакала, вышел из своей комнаты, встал в дверях и говорит: «Слушай, прекрати, пожалуйста! Терпеть не могу театра, тем более такого провинциального!» Ушел и заперся.
