Было девять часов вечера и Милена, сидя в кресле автобуса, сонно щурила глаза и смотрела в окно. Почему-то, не смотря на то, что мелькавшие в темноте оранжевые огни фонарей навевали сонливость, она никак не могла заснуть. В этом не было ничего странного, ибо обычно в общественном транспорте, сколь бы сильно она не устала, заснуть не удавалось.
На улице было уже не только ветрено, но и весьма холодно – для ноября естественно, хоть и слишком дождливо. Уже вторые сутки над городом стояла противная морось.
В автобусе же в столь поздний час народу было мало, и Милена легко нашла сидячее место. К сожалению, частенько случалось так, что даже в более поздние рейсы автобус ходил забитым под завязку. Тогда даже вздохнуть было сложно, не говоря о том чтобы присесть. Есть в этом конечно и плюсы, дремать можно было прямо стоя, не боясь свалиться при резком торможении, но чтобы дремать стоя надо быть или лошадью, или в край уработавшимся студентом, встающим в шесть утра. Отважная, но не сумасшедшая, студентка Милена не была способна на такие подвиги, а потому обычно упиралась больной головой в полку для вещей и старалась повиснуть на рядом стоящих соседях или частично расползтись по спинке рядом стоящего кресла, упираясь попой не то в плечи, не то в лица более удачливых сидящих пассажиров. В сегодняшний счастливый вечер, когда большинство людей почему-то оказались за приделами этого автобуса, Милена вытянула насколько могла длинные ноги и пыталась задремать, хоть и безуспешно. Тёплая одежда, включённый обогреватель и общая усталость привели тело к странному оцепенению, а сознание к сонливому безразличию, ведь до остановки было ещё далеко.
На самом деле, в своей учёбе Милена ненавидела только дорогу. Сами предметы казались не слишком трудными, задания в меру интересными, сокурсники – терпимо активными, а преподаватели лютовали в большинстве своём только на сессиях, позволяя студентам зарастать блаженной плесенью в течение семестра. Однако ездить приходилось каждый день в самый центр Москвы из, пусть не самых дальних районов, но очень уж заковыристым маршрутом, что не могло не наводить на грустные мысли о прогуле. Но столь желанному времяпрепровождению мешали положительные в далёкой перспективе качества. Практичность, дальновидность и пофигистичность. Так что длинная дорога вызывала страдальческие стоны, но пока ещё не могла заставить отлынивать от занятий.
Единственное что портило сладкое предвкушение о прибытии в родной дом из тёмного царства негрызеного гранита, это болящая голова и жгучая резь в глазах. Милена потёрла виски и прижалась лбом к холодному стеклу, надеясь таким нехитрым приёмом обмануть симптомы надвигающейся простуды.
Впрочем, головная боль держалась вот уже вторые сутки, но градусник стабильно показывал температуру тридцать семь и один, что по мнению врачей было хоть и крайним пределом, однако же нормы. Где-то очень глубоко Милена ещё надеялась отделаться насморком и парой дней ничегонеделания перед компьютером, при этом, не сильно страдая от душераздирающего кашля. Но на пару сантиметров глубже уже зрела уверенность, что ей стоило уже сегодня остаться дома, отдохнуть, отлежаться – выздороветь, но природное, же упрямство и вера в лучшее погнали её в институт.
Сейчас, она, конечно, признала всю опрометчивость данного поступка – к обшей разбитости состояния, прибавилась лёгкая боль в мышцах и ломота в костях. Но делать что-то было уже поздно, и Милена приняла решение, хотя это был скорее сам собою напрашивающийся вывод – по прибытию домой выпить кружку горячего чая и в постель, набираться сил.
Стоило только войти в квартиру, как шерстяной комочек метнулся ей под ноги и громогласно мяукая принялся требовать положенный ужин. Споткнувшись о Герань, наследство переехавшей к детям бабушки, Милена тихо зашипела, вполне удачно проглотив, пришедшие на ум ругательства. Отнюдь не мелодичный мяв, гвоздём, ударил по ушам и вбился в череп с силой отбойного молотка.
Устало, стянув сапоги и кинув куртку прямо на пол прихожей, Милена, пошатываясь, прошла, на кухню. Сил развесить всё как положено уже не было.
Она достала из холодильника фарш и наложила его кошке. Из последних сил, раздеваясь и кидая одежду прямо на пол коридора, Милена вошла в ванную и, открыв кран с холодной водой, побрызгала на лицо, пытаясь хоть немного остудить разгорячённую кожу. Попытка оказалась напрасной, она даже не ощутила, попадания капель на кожу. Теперь стало очевидно, что жар усилился. Милена, дрожа всем телом, едва ли не ползком добралась до кровати и с громким стоном повалилась на неё, даже и не думая натянуть на обнажённое тело одеяло.
Пока она валялась в забытье, прошло не больше часа. Сон был наполнен липким туманом и тошнотворным бредом. Проснулась Милена от жуткой боли в мышцах, казалось, что какой-то невидимый садист выкручивает ей суставы, и обжигает огнём внутренности. Она терпела, до боли сжав зубы – сколько смогла, но в какой-то момент изо рта раздался писк, потом перешедший в стон и хныканье, а уже через минуту она закричала, срывая связки и начала метаться по постели, глухо воя от нестерпимых ощущений, то и дело, снова срываясь на плачь. Милена извивалась немыслимым образом, стремясь хоть чуточку уменьшить раздирающую тело боль.
Испугано зашипевшая кошка, распушив хвост до состояния ёршика, округлившимися глазами смотрела за мучениями хозяйки. Во время очередного вопля, животное одним прыжком очутилось на шкафу, и наблюдала за страшной картиной уже оттуда.
Так продолжалось несколько часов, наполненных криками и воем. Милена едва ли осознавала действительность. Возникла мысль что нужно позвонить в скорую или добраться до аптечки, но сил даже на такое простое действие уже не оставалось ни капли. Во всяком случае, ей самой так казалось. И в короткие перерывы между приступами она только и могла, что хрипло стонать, надеясь, что если не менять положение, то боль не вернётся. Но через непродолжительный промежуток времени интенсивность ощущений возвращалась и Милена опять стонала, дрожала и наконец, срывалась на крик.
Нет ужаса более страшного, чем осознание того, что с твоим телом происходит что-то плохое, а ты не можешь ничего исправить. И только повторять про себя «Пожалуйста, пожалуйста, пусть это прекратиться, пожалуйста, я не хочу больше, пожалуйста.» И ближе к полуночи острая боль немного спала, не то чтобы совсем, но теперь она теребила внутренности, заставляя обессилевший организм тихонько подвывать и плакать от бессилия.
Саднило сорванное горло и, в голове у Милены пронеслась мысль, что теперь она, наверное, не сможет издать ни звука. Даже на рыдания сил толком не осталось. Она судорожно дышала ртом, прижимаясь горящим, мокрым от слёз, пота и текущих соплей лицом к не менее горячей простыне.
