1. В краю Полярной звезды
Ничем неприметная станция Хорей приняла на свой перрон пассажирский поезд. Стоянка короткая. В горной котловине разметались несколько десятков сборно-щитовых домов и сложенных из бруса-шпальника. Стражин, едва ступив на эту давно охваченную холодом землю, отчего-то решил, что уедет в полевую партию нынче же. Хотя, если поглядеть реально, то перспектива сомнительная. Прибыл сюда, не уведомив начальство экспедиции. Так что оказия могла и не подвернуться. Надвигались скорые полярные сумерки. Память, хранившая опыт прежних поездок к геологам, подсказывала: вездеходчики, водители тягачей – вездеходов, предпочитают штурмовать тундровые и предгорные зимники ближе к ночи. Снежная белизна не слепит глаз, ничто не отвлекает от дороги, разве что набегающие порой раздумья о родном доме, о семье, или просто о близких людях. Для многих полевиков их отчий край сродни миражу, до которого только мыслью и можно дотянуться. Предчувствие не обмануло Стражина. Начальник Хорейской экспедиции высокого роста черноволосый и чернобровый украинец Борис Маньчук, с жаром принявшийся рассказывать журналисту главной областной газеты о перспективах новых исследуемых площадей, подтвердил догадку Виссариона, что вечером в Северо-Хорейскую поисковую партию обязательно будет оказия.
– Пойдут четыре машины. Ты буквально разминулся с начальником партии Андреем Разинцевым.
– А что он за человек?
– Как тебе сказать. Если коротко, то родом из Питера. Геолог от бога. Имеет труды, замахивается на кандидатскую степень. И станет ученым! Его родители – буровики. Как писали о них твои собратья газетчики, подбирают ключи к нефтяным месторождениям. – Борис весело рассмеялся. – Действительно, батя его орудует на буровой глубокого бурения ключами, да ещё какими, от них руки и поясница отваливаются. Ну, а мать – коллектор. Да, Лена, жена Андрея, техник-геофизик. Виссарион, ты ж бывал у нас на Саудейкинском рудном месторождении, он там работами командовал.
– Не припомню. Всё с тобой общался, готовил к празднику очерк. Ты в ту пору ходил начальником партии. Не так ли?
– Точно. Мы тогда на Саудее вели детальную разведку. Помнишь, как на перевале бедовали? А Раиса Мингатулина? Как он куролесил! И нынче он у меня на тягаче солярку жжёт, только отсюда не близко, в Юго-Западной партии.
Надо ли Виссариону особо напрягаться, чтобы восстановить связь времен?
* * *
Вездеходы геолого-поисковой разведочной партии шли на Саудейкинскую площадь, богатую полиметаллами. Это двести километров вглубь гор Большого Камня. Или больше. Кто считал здесь вёрсты? Какой математик возьмётся измерить здешние овраги, малые и большие каньоны, лощины, подъемы на перевалы, распадки, переправы по грохочущим летом речушкам, а то и рекам! Так вот, перевал, по которому карабкались машины, накрыли хмурые тучи. Подпрыгни – и твоя ладонь сорвёт сырые ватные клочья. Вскоре засочилась мутная, мелкая, как дорожная пыль, морось. Унылое однообразие горных кряжей, зажатых тучами, скрадывали редкие здесь островки до отчаянности жёлтых цветов. Вершина перевала, голая и плоская, словно грубо оструганная столешница, являла собой адскую смесь гравия, глины, щебня, песка, камней. Ненастье. Хлебнули ребята лиха на перевале. Вездеход, где коротали время Маньчук и Стражин, «разулся». Машина наскочила на ребристый валун, порядком скрытый наслоениями всё той же адской смеси, и один из стальных пальцев, связывающих звенья гусеницы, лопнул. Трак остался позади рвавшегося вперед вездехода, метров, этак, в двадцати с гаком. Решив преодолеть расстояние за счет скорости, водитель запустил двигатель на все обороты и дал задний ход. Надсадный рёв, сизые клубы выхлопных газов окутали раскисшую землю. Ни назад, ни вперёд. Сплошная няша. Какая тут раскачка! Накрепко увяз разутый тягач. Выход один: всем впрячься в трак и подволочь его по вязкой грязи к машине. Под дружное:
