В ночи глубокой, в полную луну,
Я слышу вой, холодный и охрипший.
Так волк зовет любимую свою,
Что подарил ему однажды Высший.
Зовет ее, страдая от тоски,
Разлука голод в нем иной рождает,
И боль стучится яростно в виски,
Когда ее он в суе вспоминает.
И задыхаясь в безысходности своей,
Он об одном луну-богиню молит, —
Чтоб позаботилась она о ней
И быть счастливее чем он позволит.
И каждый шорох обрывает вой,
И эхо лишь несет его воззванье,
Встречая в каждой тени пред собой
Ее черты, ее глаза, ее дыханье.
И пусть в своей неволе он один,
Свобода миф, реальны лишь решетки,
Но путь любви всегда неколебим,
Когда идущие не будут кротки.
И волчий вой разносится в ночи,
Как знак свободы призрачного счастья,
И при луне, как в храме у свечи,
Душа не видит черного ненастья.
Я вижу пестрый маскарад.
Потоки шуток, смеха град.
Вино в фужерах милых дам
Разлито поровну до грамм.
Под песнь взывающей трубы,
И в сердце спрятанной борьбы,
Мундир одернув, не спеша,
Гусар к богине, не дыша.
Поклон изящный, нежный взгляд…
Все несравненно, – сударь рад,
Вот плавное руки движенье, —
Сударыня, Вы в умиленье?
Но та, смущенно сводя взор,
Отходит в сторону – укор?
Нет! Тихо платием шурша
К другому тянется душа
Гусар же, горько, про себя,
Вздыхает пламенно любя…
Объект желаний, нежных грез,
Мужских, но всем понятных слез.
