«Дачник-неудачник», «Крошки» – о разгоревшейся на наших глазах гражданской войне в Донбассе; а рядом рассказы о Великой Отечественной («Оперотряд…», «В засаде»);
«Маленькие истории маленького города» – близкие каждому персонажи и ситуации, поскольку даже мегаполисы были когда-то маленькими городками, со своими чудаками, городскими сумасшедшими, невероятными событиями, которые становились частью нашей общей истории;
просто случаи из жизни – иногда жесткие («Искушение»), порой трагические («Старик и горе»), а то и вызывающие двойственную реакцию, когда хочется смеяться и плакать одновременно («Ход конем»); размышления о судьбе, которую мы сами иногда делаем трагической («Спор»), о «роке», воплощающем высшую справедливость («Мудрость волков»);
невероятно трогательные лирические истории («Ромашки», «Долгая дорога…», «Первый снег – самый чистый»), по сложности ситуаций временами не уступающие «Ромео и Джульетте» («Счастье мое Шади»);
сказки, где происходят чудеса, – удивительные и поучительные, как и положено настоящим сказкам («Однажды, когда вернулась зима», «Надо же такому случиться!»);
притчевые «Боль», «Синдром сталкера» и почти фантастическая, но очень реальная «Юдора»…
Собственно, всё это – отдельные страницы из летописи человеческой жизни, где никогда не бывает только черного и только белого и где каждый из нас имеет как минимум одно незыблемое право – право выбора.
Любой горняк знает, кто такой Шубин. О духе горных копей ходит много легенд. Лично мне больше нравится та, в которой рассказывается, как хозяин рудника запал на жену своего рабочего и, чтобы обладать ею, устроил завал в глухом забое, замуровав там горемычного конкурента на веки вечные. С тех пор неприкаянная душа Шубина ходит по горным выработкам Донбасса и выискивает свои жертвы. Можно по-разному относиться к этой легенде, но шахтёры, так же как моряки, шофёры и артисты, – народ суеверный и, спускаясь в забой, на тему о Шубине стараются не шутить. Многие верят: если увидел Шубина – считай, что увидел смерть, живым на поверхность уже не выйдешь. Когда в верхних слоях породы происходит перемещение и раздаётся приглушённый треск, старые горняки говорят: «Слышите? Шубин ходит», если лава даёт посадку и порода с орудийным гулом обрушивается на почву, – «Шубин играет», а если кто-то погибает, констатируют: «Шубина увидел» или «Шубин забрал».
Но не стоит напрягаться. История, которую я хочу рассказать, скорее комическая, чем трагическая. Как я уже говорил, шахтёры в массе своей серьезно относятся к приметам и поверьям, но есть люди, которые выходят за рамки «приличного» суеверия. Такой проходчик работал и в нашей бригаде. Раньше про подобных людей говорили «не от мира сего», а мы считали его просто малость с приветом. Имя его было Петя Кузякин, но мы звали его кто как хотел: Пеца, Кузя, Петруха, Кузякин, – и он всегда откликался и никогда не обижался. Петя был страстным поклонником знаменитого приверженца «природного» образа жизни Порфирия Иванова, даже пытался какое-то время ходить зимой в одной рубашке, брюках и сандалиях на босую ногу. Но после того как подхватил двустороннее воспаление лёгких, прекратил издевательство над своим организмом. Однако основные постулаты учения старца о единении человека с природой, так называемые «детки», чтил больше, чем «Правила безопасности в угольных и сланцевых шахтах». Приходя в забой, он кланялся и торжественно произносил: «Здравствуй, Забой!». Выезжая на поверхность, не менее торжественно восклицал: «Здравствуй, Солнце! Здравствуй, Небо! Здравствуй, Трава!». Мы сначала посмеивались над ним, но потом привыкли и не обращали внимания. В конце концов, выбор каждого, как ему поступать. Не мешает никому – и ладно. Вот только с Петрухой его оригинальничанье сыграло злую шутку.
Случилось это в аккурат на День ВМФ. Наш коллега Вадик Самсонов имел счастье служить на флоте и в этот день, согласно традиции, выставлялся. Настроение у всего коллектива было приподнятое, Вадик, как всегда шутил, рассказывая флотские небылицы, мы слушали и смеялись. Пришли в свою выработку, сели кружком возле электроаппаратуры, под единственной лампочкой, развернули тормозки, стали неторопливо есть, а Вадик-мореман продолжал травить свои байки.
– А вот однажды мы стояли в Болгарии, и добрые болгары подогнали нам бочку вина, но с условием, что бочку вернём. Кому-то пришла в голову мысль спрятать вино в огнетушителях. Вроде бы и на виду – и начальство не додумается. Сказано – сделано. Выдраили огнетушители, залили их вином и повесили на место, а бочку вернули добрым людям, наполнив её стиральным порошком в знак ответной благодарности. Правда, болгарам наша щедрость не понравилась, так как они посчитали, что бочка безнадёжно испорчена. Ладно. Идём мы через Средиземное море, попиваем винцо втихаря, и всё бы ничего, если бы все меру знали. То один попадётся пьяным, то другой. Пытать бесполезно, кто ж признается. Но хитрый старпом решил выследить нарушителей. И как-то один салага прокололся. В тот момент, когда салабон присосался к огнетушителю, бедного старпома чуть кондратий не хватил. Он подумал, что матросы уже до щёлочи опустились. Что было потом – уже не весело.
Мы посмеялись над рассказом Вадика, доели тормозки, и звеньевой сказал:
– Ладно, Кузя, всё равно ты не куришь, сходи в забой, поздоровайся, а заодно посмотри, надо ли затяжку брать и выдвижное стоит или нет.
Петруха молча пошёл в забой, который от нас находился в каких-нибудь сорока метрах. Он не мог знать, что в забое на куче породы, с выключенным в целях экономии светильником, лежал, дожидаясь звена, проходчик из другой смены, который хотел получить отгул и поэтому остался на вторую смену. Это был Славик Боритько. Он забрался на тёплую породу подальше от вентиляционной трубы, чтобы не так дуло, в расчёте подремать во время пересмены. Кузякин, как обычно, подойдя поближе к груди забоя, поклонился и уважительно произнёс:
