Зима приходит уже в ноябре. И не какой-нибудь там первый снег, а настоящая всамделишная зима. Она приносит с собой синие, можно даже сказать ультрамариновые вечера. Заставляет вынимать из шкафов горы прошлогодней одежды. Делает свет фонарей колючим как льдышки и щиплется за нос. Зима дует на стёкла, а к картинам на окнах каждый день подрисовывает новые узоры.
Красиво она рисует. Я так не умею.
Самые лучшие картины у нас в большой комнате. Целые заросли удивительных инопланетянских растений. А в детской окно всё больше и больше затягивается матовым инеем с искорками.
Я всё хочу понять, как эти узоры в большой комнате сделаны. Мы с Лёкой прилипаем носом к стеклу и разглядываем перистые завитки. А мама говорит: «Смотрите, носы примёрзнут!»
«Не примёрзнут», – отвечаем мы.
Ведь узоры не на этом стекле, а на том. Которое ближе к улице. Особенно красиво, когда закат. Тогда растения превращаются в сверкающие перья жар-птицы. А потом они постепенно становятся из оранжевых ярко-синими, будто кто-то раскрасил их синей краской.
Но скоро к этому привыкаешь. Как и к тому, что рассвет начинается только на втором уроке, а закат – скоро после обеда. Когда ещё даже не пора в музыкалку. И вот в эти-то дни у нас в шкафах начинают появляться таинственные свёртки. Консервных банок в доме становится заметно больше. Но мама делает вид, будто ничего не происходит. А сама время от времени задумывается и считает, загибая пальцы.
– Маша, Саша, Кирилл, Олега…
– Мама, а что ты считаешь? – Спрашиваю я.
– Подожди, не перебивай. Видишь, я сбилась. Маша, Саша, Кирилл…
* * *
И вот наступает декабрь. Деревья присыпаны хрустальной пудрой. Тропинку к школе протаптывают заново каждое утро. Над школьным забором горит голубой фонарь, а впереди светятся громадные окна.
На снегу – синие тени и глубокие следы. Тоже синие. В вышине над нами три тополя. Они сверкают в электрическом свете как волшебные замки.
Впереди идёт дяденька, везёт на санках мальчишку.
А у нас с Лёкой на шалях вокруг лица иней. Хорошо, что недалеко идти. Я смотрю на эти огромные тополя и думаю: вот бы нарисовать. Чтобы такое тёмно-синее утро, воздух сладкий с горчинкой, немножко больно дышать. Вдалеке светятся красные огоньки на трубах. В тополиных ветках запуталась утренняя звезда. А свет школьных окон почти уютный. Не то, чтобы совсем уютный, а вот именно, что почти.
А как передать, что это не вечер, а именно утро? И что скоро между домами вон там, далеко-далеко, начнёт светиться оранжевая полоска? Ведь пока ничего не светится! И эта звезда в вышине, и сверкание тополей. Как их нарисовать?
* * *
А однажды я иду из продуктового и вижу картинку в витрине «союзпечати». Простая открытка: еловая ветка и шарики. Ничего особенного. Только внутри р-р-раз вдруг, как поезд. Чух-чух-чух, тронулся и поехал. Вспомнились ни с того ни с сего снежинки из бумаги, сугробы из ваты, гуашевые рисунки на стёклах. И металлофон из мешка с подарками. И старинные флажки на верёвочке, а на флажках разные картинки: медведь с контрабасом, козёл с гармошкой – вот ведь придумал кто-то… И такой запах… Такой, которого в обычное время и не бывает вовсе.
А ещё мандарины, грецкие орехи в фольге, свечи и открытки. И вечера, когда можно рисовать сколько влезет. И конечно, печенье, и всякие сладости. Гости, салаты и телевизор. Что же такое Новый Год? – думаю я. – Это сладости и салаты? Или получать подарки? Или, может быть, весёлые передачи по телевизору? Весёлые взрослые? Мультики и сказки целый день? Или всё дело в гирляндах и ёлочных шариках?
Хоть мне уже одиннадцать, а вдруг так захотелось праздника. Прямо так сильно – даже как будто живот заболел. Но это же развлечение для младшеклассников. Разве может такая взрослая девица ждать Нового года как маленькая?
Правда… Ох! Новый год – это же песни-пляски всякие… Огоньки-хороводы. По правде говоря, я стесняюсь. Щёки краснеют как помидор и в животе схватывает. Очень мне надо, чтобы все видели, как я краснею!
А взрослые ещё всегда начинают: «Спой да спой». Так-то я люблю петь. У себя в комнате. Когда никого нет. Ну, в хоре ещё, где нас много. А если все на тебя смотрят, какое уж тут «петь». Хуже, чем у доски в классе.
Чем ближе Новый год, тем больше я задумываюсь. Уже не о пении. А вот наступит тридцать первое. Мы поедем к Галеевым. Взрослые устроят нам праздник. Надарят всяких штук. Будет вкусная еда. Серпантин бумажный. Здорово!
Но ведь… Раньше я маленькая была. А теперь хочется чего-то другого. Чего-то непонятного. Вот бы такой праздник устроить, чтобы сказка пришла по-настоящему. Не-по-куп-ная…
Однажды вечером мама открыла папин секретер. Я люблю, когда его открывают. Потому что там, в пахнущей загадками полутьме, живут самые таинственные из книг. Их разрешают рассматривать только аккуратно и за столом. А не на полу или в кровати, как я люблю. И, естественно, если уроки сделаны.
Зато когда открываешь какую-нибудь из этих книг, то попадаешь в таинственный мир.
Где жуки – это не какие-то там незначительные букашки, а очень важные и сложно устроенные организмы. Где можно посмотреть, как выглядят микробы. Как делятся клетки и питается улитка. Где можно подолгу рассматривать разных животных и птиц. А в Энциклопедии – вообще узнать про всё на свете, хоть и помаленьку.
Ещё в том волшебном секретере есть разные хитрые штуки из прежних времён. Набор колб и пробирок, как у настоящих химиков – или волшебников. Папины рисунки. Альбомы с фотографиями. Сломанный фотоаппарат.
И большая пачка с открытками. Их начали собирать ещё до того, как родились наши мама и папа.
И вот сейчас мама достала эту увесистую пачку, потому что Лёке велели принести в школу несколько открыток на новогоднюю тему. Мама с удовольствием шлёпнула это расписное богатство на стол. Я тут же устроилась вместе со всеми.
«А уроки?» – спросила мама.
«Я всё», – сказала я. Ну а что, если завтра только русский, рисование и физра. Русский-то я всегда делаю быстро. Главное не забыться и написать покрасивее.
И мы принялись за открыточную башню.
Бабуля пила чай в своём любимом кресле, брала по одной карточке, читала надписи и рассказывала.
Про то, как они жили в городе Красноярске после войны. Какие там холодные зимы – даже холоднее, чем у нас.
Как переехали в наш город.
Про комнату в гостинице «Большой Урал». Они там не гостили, а просто жили. Про то, как стирали в тазике, а готовили в общей кухне. И про маленькую маму, как она каталась по этому коридору на чьем-то деревянном самокате и играла с мальчишками в заштопанный мяч, когда их почему-то не пускали на улицу.
