«Задумываясь о том, когда же всё началось, я понимаю, что была обречена с самого рождения. Порой мне кажется, умри я тогда, в перепутавшейся пуповине, это было бы куда большим счастьем для меня, чем та жизнь, что вырвали у смерти врачи-неонатологи…
Радости отца от моего появления на свет не было предела, состояние эйфории старательно поддерживала бутылка, и работу после месячного запоя он потерял. Из роддома мама возвращалась одна, трясясь со мной на руках в переполненном автобусе. Дома её встретила гора пустых бутылок и таких же стеклянных собутыльников.
Считается, что дети не помнят первые три года своей жизни. Моя память настолько великодушна, что я не помню целых пять. Поэтому не знаю, отразилось ли на мне то, как отец в мои полгода в очередном пьяном угаре пробил маме голову о батарею. Её тогда чудом спасли. Повезло, что вовремя пришла на шум соседка и вызвала скорую. Она заботилась обо мне, пока мама была в больнице. Чудная тётя Надя.
Мама никогда об этом не рассказывала. И обо всём я узнавала, подслушивая их кухонные разговоры с тётей Надей.
А потом, когда стала старше, мы с мамой любили плести друг другу косы, и я всё время натыкалась на этот шрам в её волосах. При виде него моё тело инстинктивно съёживалось, и, поднимая глаза на висевшее перед нами зеркало, я видела в отражении своё уродливо перекошенное лицо.
– Простите, может быть, вам лучше принести кружку?
Я отбросила ручку в сторону и подняла глаза. Передо мной стоял юный бариста, в руках он держал поднос с ароматным кофе. Я не сразу догадалась, к чему он это спрашивает, но, взглянув на свои перебинтованные пальцы правой руки, всё поняла. Я пыталась выпить латте, пока писала, но взять стакан перебинтованной рукой оказалось не так-то просто.
– Нет, спасибо, думаю, справлюсь, – вежливо улыбнулась я.
– Но если вдруг нужна будет помощь – обращайтесь, никто отсюда, не выпив кофе, не уходит.
Я обхватила стакан двумя руками и, глотнув, в блаженстве закрыла глаза. Вкус был божественен. Я не любила кофе, но здесь соблазн попробовать был настолько силён, что даже самый рьяный чайный благочестивец не сможет устоять.
Перечитав свои каракули, я не могла не похвалить себя: писать левой рукой получалось уже весьма недурно, приятно было воображать себя амбидекстром, но я им не была, как и многим другим, что старательно разыгрывала на людях. Писать левой рукой была необходимость, пока правая играла свою роль – роль лжеца.
Стояло позднее лето, ветер ещё не был так безжалостно холоден, но заметная дрожь пробежала по моему телу под его потоками. Дурная привычка одеваться не по погоде. К счастью, такси приехало быстро. Я откинулась на спинку сидения и смотрела в окно, провожая взглядом редкие медленно стекающие по стеклу дождевые капли.
Я стянула повязку с руки, обручальное кольцо блеснуло россыпью бриллиантов. Кольцо от Тиффани. Я никогда не думала о том, сколько же оно стоит, но старательно задавалась вопросом, как же его снять. Я сжала палец. Он словно специально заказал его на полразмера меньше. Мыло от «COR», аргановое масло были так же бесполезны в попытках его снять, как и их бедные собратья с прилавков массмаркетов. Я раздирала в кровь палец, а кольцо так и оставалось сиять в своей нерушимой безупречности. Единственным способом хоть на время избавиться от его навязчивого присутствия была повязка. Не видя его, я могла на время забыть ту боль, что пропитала наш брак до самого основания.
– Музыка не мешает? – поинтересовался водитель.
– Что, простите? – не сразу вынырнув из водоворота своих мыслей, переспросила я.
– Музыка, говорю, неподходящая, наверное.
Я улыбнулась.
– Всё в порядке.
Если бы меня могла волновать неподходящая музыка.
Машина подъехала к воротам.
– Не заезжайте, – выходя из машины, бросила я. – Вот, возьмите, сдачи не нужно.
Дождь закончился. Роскошный коттедж искрил на солнце белыми фасадами.
Я постояла пару минут перед воротами, наблюдая, как такси разворачивается, и, набрав в грудь побольше воздуха, вошла внутрь.
Вешая плащ в прихожей, услышала голоса из столовой. Он был как всегда небрежно мил с нашей домработницей, она застенчиво смеялась его шуткам, отвечая невпопад на заданные вопросы. Он был умен, а она – глупа, он был вежлив, а она – слепа и не замечала его пренебрежения.
– Дорогая, наконец-то, – нежно промолвил он, целуя меня в губы.
– Здравствуй, милый, – я улыбнулась ему в ответ.
– Я вижу, опять такси, – гладя мои волосы, произнёс он.
– Да.
– А как же личный водитель?
– Решила, на такси удобнее.
Он рассмеялся и, повернувшись к домработнице, произнёс:
– Наташа, вы только послушайте, такси стало удобнее личного транспорта. Спасибо, что не маршрутка, милая.
Наташа рассмеялась ему в ответ, бросая на меня робкий взгляд. Я кротко улыбнулась всеобщему смеху и взяла в рот виноградину.
– Привычки бедной жизни ничем не выбьешь, да, милая?
Я поёжилась, он по-прежнему улыбался, разговаривая больше с Наташей, чем со мной, но я почувствовала это, холодные нотки в его голосе сквозняком пронеслись по мне. За десять лет брака я слишком хорошо изучила своего мужа и вот сейчас точно была уверена, что он не в духе. Я балансировала на краю, неверный взгляд, жест, слово, и всё полетит в тартарары.
Мы сели ужинать, он отпустил Наташу домой.
– Как прошёл твой день? – любезно поинтересовалась я, накладывая щипцами салат.
– Как всегда суматошно. Переговоры, контракты, скверный кофе. А у тебя? Чем сегодня занималась?
– Да так, особо ничем. Сидела в кофейне.
– Весь день? – он недоумённо вскинул бровь.
– Сама не понимаю, как так быстро пролетело время.
Остальную часть ужина мы провели почти в полном молчании, лишь изредка обмениваясь обрывками фраз о вкусе блюд и погоде за окном. Сегодня только молчание могло стать нашим спасением.
***
– Как всегда неотразима, – прошептал он, целуя меня в шею. Его руки нежно скользили по моей талии.
Я посмотрела на наше отражение в зеркале: элегантное длинное чёрное платье, изысканный интерьер ванной, жадно вдыхающий мой запах муж. Картинка была совершенна, как в самых дорогих голливудских фильмах. Я закрыла глаза в блаженстве, думая, как бы сохранить это в вечности.
