Ах, как бы я хотел быть циником, как легко, просто и роскошно жить циником!.. Ведь надо же – всю жизнь из меня делают циника, стараются, тратят гигантские средства, тратят пули, цветы красноречия, бумагу, не жалеют кулаков, не жалеют людей, ничего не жалеют, только бы я стал циником, – а я никак…
А. и Б. Стругацкие
Ханс Эшхольц.
Хонти, приграничный горный район
Благополучная местность, подумал Ханс. Все-таки их зацепило меньше. Лес на горном склоне совсем не казался больным: «платаны» чередуются с «елями», кустарника мало, но это и понятно – под кронами темно. Острые стебли травы уже приподнимают бурую листву, первоцветы показывают синие и белые бусины, и совсем по-земному пахнет прелью. Ни железа, ни радиации. Где-то недалеко, километрах в пятидесяти, медный рудник, но он не функционирует. Здесь теперь можно встретить разве что рудного кобольда, или Госпожу Горы, прекрасную собой, но с дурным характером, или еще какой-нибудь фольклорный элемент… если и их не изничтожила грубая проза сепаратизма и ядерных войн.
Ханс оглянулся на капсулу: от оболочки уже поднимался инеисто-белый дымок. Через три дня здесь останется небольшая горка черных бесформенных кусочков, мимоидущий охотник примет их за угольки или гнилушки. Хотя и охотник – это вряд ли. Нет тут никого. На «Саракше-1» знали, что делают.
Повернувшись к капсуле спиной, он решительно одернул армейскую куртку со споротыми знаками различия и двинулся вверх по склону. Знаменитая саракшианская рефракция в лесу была практически незаметна. Зато небо… Огромный матовый купол, подсвеченный скрытыми лампами или же светящийся сам по себе. И лес, и гора, и весь мир будто в огромном ангаре под железной крышей.
Каммереру было куда тяжелее, завистливо подумал Ханс. Он шел в полную неизвестность, без техники, без связи с Землей, без знания языка. Я бы так смог?.. Вспомнив про Каммерера, Ханс зашагал быстрей.
Массаракш, я же здесь! Наконец-то! В Хонти, с достоверной легендой, проверенной и подкрепленной на местности, со свободным, на сто двадцать баллов, великоимперским языком и приемлемым разговорным хонтийским, готов приступить к оперативной работе. Первый хонтийский резидент за пять лет. Строго говоря, резидент – и вовсе первый.
Он прибыл первым, в землянке было пусто. Слабый свет проникал сквозь щелеобразное окошко. Стол, табуреты, топчан в углу, у стены печь с трубой. Возле печи нашлись несколько банок местных консервов и котелок. Можно было бы сварить похлебку, но Ханс не был уверен, стоит ли демаскировать себя дымом и не влетит ли ему за это. Поэтому он вскрыл банку армейским ножом (точной копией тутошнего армейского ножа… ну, почти точной) и с удовольствием пообедал печенью, заправленной крупой. Есть хотелось – не то слово как. Ополовинил банку, загнул крышку на место. Тут-то в дверь и постучали – два раза и еще пять.
– Здравствуйте. – Максима Каммерера Ханс впервые увидел воочию и не мог сдержать дурацкой восторженной улыбки. Он. Настоящий. И нелепый костюм из жесткой материи, застегнутый на пуговицы, сидит на нем как комбинезон звездолетчика. А на правой руке следы заживших ссадин – дрался с кем-то, наверное…
– Массаракш, да ты вылитый местный! – Каммерер сказал это с восхищением и еще с какой-то непонятной ноткой – завистью, что ли? – Типичный уроженец северных провинций. Уши, волосы… Тебе некий Тику Зойза, случайно, не родственник?
– Зойза Тику, – по-армейски четко ответил Ханс, – около пяти лет назад был кандидатом в гвардейцы, служил в Столице. Никак нет, не родственник!
– Вот и хорошо. Теперь тебе будут нужны совсем другие родственники. М-да, меня, наверное, в вашу Школу и не взяли бы, этнотип сильно не тот.
– Нет, почему? Как раз перед тем как мне улетать, у нас в младшую группу зачислили Жоана Рибейру. У него профпоказания – психология и медицина, и он хочет работать на Юге, с мутантами. Комиссию прошел мгновенно. Индекс здоровья высокий, внешние данные подходящие…
– Подходящие – для Юга? А что с ним такое?
– Он негроид, – объяснил Ханс. – Маленький, худой, и при этом черный – как глубокий Космос.
Еще не договорив, он испугался, что сморозил бестактность. Но Каммерер весело фыркнул и вдруг стал похож на свою раннюю, еще до-саракшианскую фотографию, которую Ханс когда-то видел в БВИ. А ведь он старше меня всего-то на три с половиной года…
– Да, такой мутации за Голубой Змеей еще не видели! Ну что ж, будем ждать его с нетерпением. Врачи там нужны. Теперь о тебе. Держи документы.
Каммерер вытащил из кармана плоскую кожаную сумочку на ремешке.
– Вот бумаги твоей покойной матери, гражданки Хонти, вот твое свидетельство о рождении. Береги, не вздумай потерять, они нам достались очень непросто. Лучше всего прямо так и носи на шее, под рубахой. Теперь ты у нас беженец из Страны Отцов. Впрочем, в Хонти ее никто так не называет, а называют… как?
– Центральные Губернии, – сказал Ханс по-хонтийски.
– Точно. Только над интонацией еще поработай: предательские преступные выродившиеся Центральные Губернии, вот как надо произносить. А почему ее так называют?
– Потому что «Страна Отцов» – древнее слово, которое означало просто «отчизна», «родина» и было самоназванием всей империи. По мнению хонтийцев, центр после разделения узурпировал его не по праву.
– Совершенно верно. Неизвестные Отцы удачно выбрали свой псевдоним, должно быть, умный человек был в консультантах. Теперь, после них, страну хотят переименовывать, да всем не до того… Ладно. Политическая и экономическая ситуация в Хонти на текущий момент?
– О текущем моменте информация только косвенная, на основании радиопередач и съемок со спутника. Гражданская война завершилась четыре года назад, с тех пор у власти Хонтийская Лига Патриотов, партия праволиберального толка. Ее главный оппонент, Хонтийская Уния, считается подпольной партией, однако практически не преследуется – у нее, например, есть собственный круглосуточно вещающий радиоканал. Кроме них, имеется несколько разрешенных партий, в том числе левых. Форма правления – президентская республика, есть парламент. На последних выборах Лига получила около шестидесяти процентов голосов. Экономическая ситуация тяжелая, но по сравнению со Страной Отцов может быть названа благополучной. Спутниковая съемка показывает на территории Хонти значительные посевные площади, высокую ночную освещенность городов. Можно заключить, что правительственные радиостанции не сильно привирают насчет благосостояния и стабильности. С другой стороны, имеет место загрязненность почвы и атмосферы, в том числе радиоактивными элементами – последствия атомных войн. И если то, о чем вещает Уния, верно хотя бы наполовину – про здравоохранение, преступность и прочее – то… в общем, неважное дело. Но потому мы и здесь, правильно?
