Автор книги, профессиональный художник, правозащитник и журналист из Кыргызстана Азимжан Аскаров в сентябре 2010 года осужден к пожизненному лишению свободы по обвинению в разжигании межэтнической розни, организации массовых беспорядков и убийства сотрудника милиции. Сам правозащитник, местное и международное правозащитное сообщество считают этот приговор политически мотивированным, а само дело – сфабрикованным.
В апреле 2016 года Комитет ООН по правам человека сделало заключение, что вина Азимжана Аскарова не была доказана, что он подвергался жестоким пыткам и призвал власти страны немедленно освободить его. Но 67-летний правозащитник уже восьмой год остается в бишкекской тюрьме, где и написал эту книгу.
Книга написана автором и подготовлена к печати Общественным фондом «Voice of Freedom» при поддержке Норвежского Хельсинского Комитета в рамках проекта «Я счастлив…» (Издание книги-исповеди Азимжана Аскарова). Содержание книги может не совпадать с позицией Норвежского Хельсинского Комитета и Общественного фонда «Voice of Freedom».
© Азимжан Аскаров, 2018
Посвящаю эту книгу моей матушке, которая потеряла меня, своего сына, при ее и моей жизни, и покинула этот мир, потрясенная самой большой несправедливостью.
Да утешит Аллах душу моей матушки в своих чертогах и дарует ей умиротворение и покой!
Автор
Тюрьма лишает человека свободы внешней, но дает возможность осмыслить свою жизнь. Возвращаясь мысленно в детство, я понял, почему, будучи художником, я стал правозащитником.
Облачное детство
Это были послевоенные 1950-е годы… Середина знойного лета. От постоянного пребывания под палящим солнцем босые ноги обгорали до волдырей и ожогов. Но дети махалли>1 за своими детскими играми не обращали на это внимания.
Помню одну из наших тогдашних забав. Мы, уличные мальчишки, сгребали в кучки дорожную пыль, поливали ее водой и лепили глиняные полусферы – “танки”. Дулом “танка” служило сквозное, сверху и вбок, отверстие в этой полусфере. Мы дули в верхнее отверстие, и через переднее вылетал столб пыли, имитируя выстрел. Клубы пыли вздымались над нами, а уж как выглядели «танкисты» напротив – словами не описать.
***
С чистой питьевой водой у нас в кишлаке было туго, и потому селяне выкопали два пруда. Воду для питья каждая семья набирала только на заре, пока она была чистой и прозрачной. В остальное же время этими прудами безраздельно владели мы, мальчишки. Только в сумерках с полей возвращались родители и загоняли нас по домам – кого лаской или окриками, а кого и под угрозой отведать гибкого ивового прута.
Все лето, предоставленные самим себе, дети и не помышляли о еде. Но если бы даже вспоминали о ней, что толку? В большинстве семей не было не то, что какой-либо вкусной снеди, но даже лепешек из обычной кукурузной муки.
***
Нас в семье было четверо сыновей, я был вторым. Хотя наши родители от рассвета до заката работали в колхозе, не разгибая спины, за свой тяжкий труд им не платили ни рубля. Только дважды в месяц из колхозного амбара дехканам>2 распределяли скудную норму макаронов, масла, чая и муки. Один раз в месяц у нас дома готовили немного плова, и мы, четверо братьев, ели его непременно с кукурузными лепешками – иначе не наешься. Огонь в очаге разводился лишь дважды в неделю, и в котле готовилась неизменная похлебка или мучная болтушка, в остальные же дни мы были приучены довольствоваться малым – лепешками все из опостылевшей кукурузной муки да жидким чаем. Или обычной водой.
Вечером мы все четверо укладывались спать вповалку на глинобитном ложе. Одеял тоже не хватало, и мама стелила нам на всех один видавший виды тюфяк. Когда на заре слышался зычный голос колхозного бригадира, подгоняющего весь окрестный люд на работу, наши родители в суете и спешке завтракали и отправлялись в поле. С их уходом на работу для нас снова наступала всегдашняя вольница. Ни один двор в кишлаке не был огорожен, и потому мы с удовольствием поедали зеленые плоды из соседских садов.
Тогда меня удивляло, почему люди сажают так мало яблонь, урючин и черешен. Позже узнал, что за каждое плодовое дерево полагалось платить налог. Поэтому взрослые закладывали саженцы неплодовых деревьев. Мы срезали их молодые ростки на рогатки, не понимая, какой вред наносим окружающей среде. Тогда в школах еще не проводились уроки экологии.
***
С приходом весны члены каждой бригады готовили вскладчину праздничный сумаляк>3 из выданных колхозом муки и масла. Как только назначался день сумаляка, у нас, мальчишек, начиналась своя суета. Вырезав из дерева самодельные ложки, мы задумывали набег на большой котел, в котором варилось это чудо.
Когда воцарялся полумрак, мы подкрадывались к котлу, зачерпывали вкусное варево и убегали, что есть мочи от взрослых. Счастливчик, убежавший с добычей, обязательно делился со сверстниками. Среди моих ровесников не было понятия «твое-мое» и, невзирая на возраст, все были равными.
В летние месяцы, в самый разгар разведения коконов шелкопряда, заросли тутовника тоже становились для нас самым желанным местом. Мы, словно саранча, тучей налетали на шелковичные деревья, поедая еще незрелые плоды. Взрослые все равно не стали бы дожидаться, пока они созреют, и срезали бы молодые ветки с листьями, чтобы скормить их гусеницам шелкопряда.
Самым тяжелым временем года была зима. На четверых братьев у нас было всего две пары кирзовых сапог, и мы носили их по очереди. Дверьми и окнами в доме служили занавеси из грубой ткани. Проемы занавешивались вечером, а днем их открывали, чтобы в комнате было светло.
Стебли хлопчатника в жаровне прогорали очень быстро, превращаясь в кучку золы, и мы сворачивались клубком, съежившись от промозглого холода и сырости. Но, оказывается, человек поневоле приспосабливается ко всему, стойко перенося жизненные тяготы и лишения, так что нас в ту пору не могли одолеть ни простуда, ни другие болезни.
Мой папа, как все мужчины кишлака, ходил на скотный двор, расположенный метрах в двухстах от нашего дома. Они чистили стойла и ухаживали за скотом, но за этот тяжелый труд им не платили и медного пятака. С приходом весны, когда животноводы отправлялись с колхозным скотом на пастбища, скотный двор становился местом паломничества для окрестных жителей, которые старались вынести как можно больше навоза. Дров остро не хватало, нужда в кизяке была большой. Еще влажный навоз набивали в мешки, перевозили к себе во двор, вручную делали круглые лепе шки и высушивали на солнце. Потом эти сухие кизяки использовали, чтобы разжечь огонь в очаге и готовить еду. А если удавалось заготовить кизяка еще и впрок на зиму, это было удачей вдвойне. По сравнению со стеблями хлопчатника, кизяк давал гораздо больше жара, и тепло от него держалось намного дольше.
