Рассказ омоновца
I
– Помнишь Никитина, сержанта? – Паша спросил громко, чтобы я слышал. Он шел впереди меня. Мы несли на плечах березовое бревно.
Помнил, конечно, помнил я Никитина, командира. Забыть сержанта, значит забыть Афган. Разве это возможно? Но я ничего не ответил. Не хотелось отвечать. Мы скинули бревно под ель. Я снял рукавицу и вытер пот со лба. Паша, не дождавшись от меня ни слова о Никитине, заговорил:
– В среду встретились в милиции. Я там ружье регистрировал… Холеный, веселый, энергичный, за версту видно – доволен жизнью, процветает. Увидел меня, кинулся обнимать!.. Он теперь лейтенант, омоновец. Спрашивал о тебе. Ведь ты с ним был дружен…
Значит, омоновец, лейтенант, и помнит! Меня словно обожгло изнутри: вот куда мне надо! Но я не показал Паше своего интереса к Никитину, смотрел, как наши жены, о чем-то оживленно разговаривая, собирают сучки, щепки, чурбачки, разбросанные возле нового дома, стены которого ярко желтели на солнце свежеоструганными бревнами. Вкусно пахло деревом, смолой. Новая, крытая оцинкованным железом, крыша блестела. Потрескивал костер, куда Рая с Тамарой бросали сучья. Щепки и чурбачки они складывали возле такой же новой, как и дом, бани. Надо сказать, что и дом и баня ошеломили меня, когда я их увидел. Вот так Паша, ай да тихоня!.. Из-за деревьев с соседнего участка доносился стук топоров и тарахтенье трактора. Там тоже строились.
Сегодня суббота. Конец лета. Грибная пора. Паша хвастался, что грибы растут прямо на его садовом участке, и мы с Раей увязались с ними, побродить по лесу, а заодно помочь убрать участок, откуда только что ушли строители, сложить оставшиеся кирпич, бревна. Грибов в окрестном лесу действительно оказалось много: подберезовики, белые. Встречались и на Пашином участке под елями. Утром быстро набрали по ведру, и теперь приводили в порядок участок. В лесу я почувствовал себя свежее, бодрее, гнетущее состояние последних дней рассосалось, стало казаться, что найду выход, устрою свою жизнь, пускай не как Паша, но все же лучше, чем живу сейчас. Куда мне до Паши! Как он быстро соориентировался! После Афгана три года плотником ишачил на стройке. Грязь, слякоть, холод, а зарплата с гулькин нос. Я перед ним – белая кость: электронщик на военном заводе, сложнейшие узлы к спутникам собирал. Всегда в тепле, в чистоте, и на зарплату не жаловался… Но начались новые времена, Паша бросил стройку, открыл свой кооперативчик, стал в новых домах замки врезать новоселам, двери обивать, балконы стеклить, полы циклевать. Дело пошло, росло, расширялось. Теперь у Паши два цеха деревообрабатывающих. Двери филенчатые вяжет, рамы, резные узорные наличники на окна делает: загляденье, из рук рвут, в очередь записываются за ними. Паша, когда дело ставил, исхудал, высох от недосыпания, постоянных переживаний, а теперь, когда наладилось, покатилось само, раздобрел, вальяжный стал: хозяин. Купил двенадцать соток земли в шестидесяти километрах от Москвы, заказал нижегородцам бревенчатый дом, баню. Он говорил, что мог бы сделать все своими руками, да времени жалко: дело упустишь.
А мои дела в перестройку под откос поползли: конверсия, завод залихорадило, заказов мало, работы нет. Пошли простои, перебои с зарплатой. И покатилось… Жена ноет, за кооперативную квартиру платить нечем, денег нет. Третий месяц зарплату не дают, а неделю назад объявили, что скоро цех на два месяца закроют. Куда деваться? Тоска! Безысходность! Сегодня по дороге на дачу поплакался Паше, излил душу, но не полегчало, даже мрачнее стал, особенно когда его дом с баней увидел. Паша в свое предприятие позвал, работы хватит… А что я у него буду делать? Замки врезать? Да я ни стамески, ни топора никогда в руках не держал, не знаю, с какой стороны к ним подходить. А гордость куда деть? В напарники, другое дело! Паша в напарники звал, когда открывал кооператив. Но я не поверил в его замысел, отшутился. А теперь… работать на хозяйчика? Паша – хозяйчик! Это вызывало усмешку и… зависть! Да, да зависть, что кривляться перед самим собой. Раньше я чувствовал свое превосходство перед Пашей, и он принимал это. Когда мы были вместе, мы знали, кто иголка, а кто нитка, и поступали соответствующим образом. Он тянулся ко мне, а не я к нему. Он звонил мне, искал у меня совета и поддержки. Звонил он теперь, пытался поддержать меня, но, то ли дело было во мне, то ли он был неуклюж, после его звонков уныние, безысходность, раздражение сильнее мучили меня. Иногда он, чтобы подбодрить, хвастался своими делами, не понимал, что его новые «Жигули» не могут поднять во мне духа, не могут заставить крутиться, заставить поверить в себя. Иногда мне приходило в голову, что жизнь повернулась ко мне боком, когда я женился, что Рая мой недобрый ангел. Я сам понимал, что это не так, что женитьба моя совпала с переменами в стране, Рая не при чем, она нежна со мной, любит меня по-прежнему, а раздражается из-за неуверенности, из-за неустойчивости будущего, из-за моей бездеятельности. Поэтому, когда я услышал о Никитине, о том, что он работает в отряде милиции особого назначения и помнит обо мне, меня сразу встряхнуло, обожгло мыслью, надеждой, что он поможет, поправит мою жизнь.
Я видел, как Рая с ревнивой грустью смотрела на Тамару, слушала, как она разговаривала с дочкой. У нас с Раей детей не было. Вначале меня это беспокоило, а теперь даже радовало: был бы ребенок, проблем, было бы больше.
Обедали у костра. У меня возникло, казалось, давно забытое настроение. Рая с Тамарой разворачивали свертки с бутербродами, раскладывали на газете, а я веселился, бегал за Таней, дочкой Паши. Она визжала, Рая притворно сердилась. Я видел, что ей нравится, что у меня такое настроение, чувствовал, что она поняла, что во время разговора с Пашей я принял какое-то решение. Может быть, думала, что Паша уговорил меня пойти работать к нему, к чему она меня давно склоняла, говорила: поработай у него в цехе, втянешься, поймешь, что к чему, и он тебя начальником цеха сделает.
В машине, по дороге домой, я искал повод, чтобы заговорить о Никитине, но так, чтобы Паша не понял, что я хочу встретиться с тем и попроситься на работу. Паша непременно начал бы отговаривать. Он не терпел сержанта Никитина. И Рая, конечно, поддержала бы Пашу. Лучше поставить их перед фактом.
– А вы телефонами обменялись? – спросил я небрежно, как бы между прочим.
– С кем? – взглянул на меня Паша. Он, видимо, давно забыл о Никитине, ведь в лесу я не поддержал разговора о нем, показал, что мне Никитин не интересен.
– С Никитиным?
– А-а, – вспомнил Паша. – Записал для приличия. Кажется, я бумажку в бардачок сунул, посмотри, может, валяется еще. Выбросить хотел, да вместе выходили. Сунул туда… А зачем тебе? Ты что, звонить ему собираешься?
