На кухне мерно капала вода. В ночной тишине это был очень громкий, нет, мучительно громкий звук, он бил прямо в мозг, дробью по моим оголенным нервам. В раковине стояла большая кастрюля из-под борща, сегодня вымыть ее не было сил, оставила на завтрашнее утро. Вот она-то и стала наковальней для молотов-капель. Бам-бам-бам. Я читала где-то про страшную китайскую казнь: человеку выбривали голову и укладывали выбритым местом под капли воды, падающие на него с высоты, из бамбуковой трубки. Через некоторое время человек умирал мучительной смертью, сойдя предварительно с ума. Помню, читала и не понимала – как можно умереть от капель. Теперь, кажется, понимаю… Хотя я, по-моему, и так сейчас не очень в разуме, так что с бамбуком можно не напрягаться.
От меня ушел муж. Нет, наверное, лучше так: меня бросил муж. Еще точнее: меня бросил муж ради другой женщины. Бросил, выкинул и променял – все три действия одновременно. Эта новость совершенно парализовала меня, я лежала на кровати, не чувствуя ни рук, ни ног. Падающие капли могли мучить меня сколь угодно долго – я все равно не находила в себе сил пойти на кухню и перекрыть там кран. Кстати, наверное, даже если и пошла бы – не перекрыла: кран стал подтекать довольно давно, я несколько раз просила Сашу постараться выделить полдня в своем расписании, посмотреть, что там сломалось, поменять прокладки, или что там делают, чтобы не капало. Заодно стоило бы подогнать как следует скрипящие половицы на входе в детскую комнату. Муж мой отговаривался занятостью на работе, я всегда верила. Теперь мне предстоит самой разобраться со всеми этими кранами, полами и другими бытовыми подробностями. Ну, или хотя бы научиться вызывать из домоуправления этого, как его? Слесаря или как его там? Стыдно сказать, но я до сих пор о таких вещах даже не задумывалась, всем занимался муж – это была его область знаний. Муж ушел – «область» стала моей, логично. Ну, или ничьи – и кран будет капать дальше, а полы – скрипеть, мне выбирать – делать с этим что-нибудь или нет. Я теперь совершенно свободна в своем выборе, и вообще – совершенно свободна, то есть абсолютно. Я свободен, словно птица в небесах. Только вот порадоваться этому никак не получается…
Что там еще в списке свершившегося со мной? Не побоюсь громкого определения – жизнь, получается, у меня сломана. Только вот ее никакой слесарь из домоуправления не починит. Интересно, а вообще – кто и где чинит жизни? Здоровье чинит врач, внешность – целая толпа специалистов, от косметолога до парикмахера, одежду – портной. А вот если жизнь целиком поломалась – с этим куда?
Эта грандиозная поломка и по нашим детям рикошетом попала, они, правда, еще об этом не знают. Спят себе тихонечко, как обычно: старший, Матвей, сопит с книжкой на тощем пузе, младший, Степан, разметался на соседней кровати, зажав в обоих кулаках по детали от «Лего». Теперь – только мои дети, отвыкать мне пора от этих «наших-ваших».
Потому что я их ему не отдам.
Потому что у детей не может быть отца-предателя.
Потому что завтра же я пойду к адвокату и узнаю, как лишить этого отца-подлеца родительских прав. И мне ничего от него не надо – ни денег, ни алиментов, ни участия. Ничего вообще не надо, только чтобы он исчез из нашей жизни навсегда вместе со своим враньем, со своими «как бы командировками», со своей «сложной ночной работой», которая не позволяет заниматься семьей и домашним бытом, зато отлично позволяет заниматься устройством личной жизни.
Так, не раскисать, Оля. Эдак тебя удар какой-нибудь хватанет. Теперь ты не имеешь права рисковать своим здоровьем. Это раньше ты была замужем, в том смысле, что «за мужем». А теперь нету никакого мужа, и тебе не за кем быть. Сама себе опора и защита, и не только себе, но и детям. Они тоже могут спрятаться только за меня. А это значит что? Это, Оля, значит долг и ответственность. А «любовь, покапризничать и на ручки», наша с Сашей любимая игра, когда мы изредка оставались наедине, это теперь не про меня, а про другую женщину. У Саши теперь другая женщина, попробовала я фразу на язык. Не такая как, я, а вовсе другая…
* * *
Наша семейная история была стара как Москва и так же банальна. Фильма по ней точно никто бы не взялся снимать – ничего особенного.
Я родилась и выросла в Подмосковье. После окончания школы приехала поступать в Москву. Поступила. Влюбилась. Но Саша – москвич «с родословной», и приняли меня в семье, мягко говоря… Ну, в общем, не приняли. А я по молодости лет ничего не замечала – сначала влюблена была как кошка, а потом, вскоре после свадьбы, забеременела нашим старшим, Матвеем.
После свадьбы мы жили сначала в общежитии на юго-западе Москвы, на Ломоносовском проспекте. Там было неплохо, о быте и его обустройстве мы тогда не задумывались: учеба, влюбленность, попытки наладить совместную жизнь… В молодости очень легко все дается, и неудачи как-то не откладываются на душе, а смываются сразу волной нового дня, и каждый день в эти годы кажется просто бесконечным, наполненным яркими событиями, впечатлениями, эмоциями.
Когда я родила Матвея, пришлось на время переехать к Сашиным родителям на Дмитровку в огромную пятикомнатную квартиру – общежития во всем мире и, наверное, во все времена плохо подходят для выращивания маленьких детей, а мама моя жила слишком далеко в Подмосковье, ездить ежедневно на учебу оттуда было бы очень неудобно. Совместное проживание оказалось еще тем испытанием для всеобщих нервов: моих, Сашиных и родительских. Уход за орущей малявкой для молодой мамы, у которой это первый ребенок, дело, как известно, непростое. Но все бытовые трудности меркли на фоне того холодного презрения и неприятия, которые излучала вся Сашина родня, бабушка – «столбовая дворянка», дедушка – отставной генерал с аденомой простаты, и мама – ни дня не работавшая домохозяйка. Папа Саши, мелкий чиновник где-то в мэрии, относился ко мне хорошо, но его практически никогда не было дома.
Последней каплей стал случай, когда маленький Матвей заболел и плакал, мучаясь забитым носиком, а я не спала уже четвертые сутки и находилась в состоянии, близком к истерике. В полпервого ночи дверь комнаты распахнулась, и появившаяся на пороге бабушка потребовала «заткнуть ребенка немедленно», потому что он мешает отдыхать, и «так более продолжаться не может!». Не помню, что я говорила в ответ. Видимо, много лишнего и достаточно громко, потому что на шум прибежали все члены семьи.
На следующий день Саша отвез меня с сыном на съемную квартиру, где было небогато, но спокойно, и где через некоторое время после первенца Матвея родился Степан, наш «заяц Степашка – мелкая букашка».
