Сегодня 122-ой день нашего пребывания в космосе на станции «Искра-2».
Утро началось как обычно. Я проснулась и в 122-ой раз порадовалась: на работу не надо ехать. Делаешь шаг из каюты – и ты уже на работе.
Утренний чай, правда, тоже сразу на работе. С детства привыкла завтракать, глядя в окно. Обнять ладонями чашку чая и смотреть как ветер качает деревья, как от дождя темнеет намокший асфальт или как снег пытается укрыть его.
За эти почти 4 месяца, я ещё не привыкла, что за окном ни трава, ни снег, а целый космос. Каждое утро, как в первый раз, разглядываю нашу Землю. Необычайно красивая, всегда разная и такая родная она поражает многообразием красок и плавностью каждой линии рельефа. А иногда закутается в облака, спрячется, как ребёнок под одеяло и думает, что никто её не видит.
Где-то там, чуть правее от самого многоцветного облака, сейчас пьет чай моя дочурка. Она тоже в эти минуты смотрит в окно, потом наскоро пролистает Instagram, чмокнет папу и убежит в школу.
Вот и мне пора закругляться с завтраком, сентиментальными мыслями и начинать насыщенный трудовой день, расписанный по секундам. Вперед!
***
Решила написать ещё несколько строк, пока Александр заканчивает ужинать, а Алексей полетел менять кислородную шашку. Смешно все-таки он выписывает пируэты и пританцовывает в невесомости. Не упускает ни минуты, чтобы пошутить. Процедура штатная, много времени не займет, но я успею:
Сегодня был эфир с родными. Доча сдавала первый «пробник» по устному русскому и в целом осталась довольна тем, как всё прошло. А я и не сомневалась в ней.
Она уже такая большая, уже доросла до ОГЭ. Даже не верится! Радостно было услышать, что дома всё хорошо! Они, молодцы, справляются без меня на «отлично», и это помогает мне с головой погрузиться в работу.
Завтра у нас по плану…
– Горим! – крикнул бортинженер Алексей, дернул со стены огнетушитель и метнулся обратно к установке по сжиганию кислородных шашек.
Командир сорвался за ним, схватив по пути второй огнетушитель.
А я? Я рванула в противоположную сторону, чтобы срочно добыть ещё один из другого отсека.
Во сне, часто испытывала неприятное чувство: надо бежать, но движения бесконечно медленны и плавны. Тело жаждет скорости, но не получается двигаться так быстро, как привык организм в случае опасности. Сейчас это было наяву. «Давай! Вперед!» – скомандовала я себе и с остервенением, оттолкнувшись ногами от стены, метнулась к ребятам.
Ничего не видно: белый пар, черный дым – смешиваются, не дают дышать, преграждают путь. За серой пеленой я разглядела лишь Александра. Его мышцы напряжены, едва не разрывают рукава футболки. Он отчаянно лупит струёй огнетушителя, но ярко-малиновое пламя, агрессивно и настойчиво вырывается из установки всё сильнее.
– Лови! В жидком режиме!
– Несите следующие, – скомандовал Александр, и мы с Лёшей помчались в другие отсеки.
Некуда было деться от огня и дыма. Взгляд скользнул на иллюминатор.
«Окна не открывать!» – в голове вскрикнул мамин голос, полный страха и боли. Мамин окрик прорвался сквозь время, из того пожара, что случился в детстве. Тогда мама уложила меня спать, подоткнула одеяло, выключила свет и пошла на кухню. А я обняла плюшевого чебурашку и шепнула ему: «Завтра 1 февраля. Папа вернется из командировки. Привезет нам вкусное». И вдруг, хлоп!
В доме взорвался газ. Мама, потеряв меня в дыму, могла только надеяться, что я услышу её: «Окна не открывать!» Тогда мы с ней точно знали: за дверью – спасение. Нам всего лишь надо пробраться к двери. Надо выйти! Скорей из дома! За дверь! Выбраться! Там помогут!
Но сейчас помощи ждать неоткуда. И спасительной двери нет. Весь мир сжался, прилип к телу как панцирь, съежился до размеров станции.
От жары плавится оплётка проводов во всём отсеке. Треск, шипение, свист… Едкий запах гари: глаза слезятся, в горле першит. Окно! Открыть бы окно! Борьба с огнем кажется вечностью.
Паника парализовала меня. Именно паника. Она не даёт пошевелиться, не даёт мыслить и действовать. В висках стучит. И стук такой сильный, что Александр всё понял и резкой командой выбил меня из внутренних метаний:
– Готовь реанимационный пост!
Я очнулась. Руки ловко начали хватать из аптечки медикаменты: «Это и это пригодится при отравлении угарным и углекислым газом, ещё нужны средства от ожогов…»
Боковое зрение уловило, как пламя подбирается к стене корабля. Страшно даже подумать, что от смерти отделяет 1,5 см алюминия. Пара минут в огне и стена не выдержит. Давление упадёт, кровь в венах закипит и всё – смерть. Конец!
Разум отбивается от второго приступа паники: «Пламя, ты же сдохнешь без кислорода! Мы погибнем, но ты тоже!»
И пламя услышало меня, начало сдаваться. Но дышать скоро будет нечем – угарный газ наполняет станцию.
– Бросаем все, отстыковываемся! – принял решение командир корабля, не выпуская очередной огнетушитель из рук.
Лёша рванул к спасительному люку. Сквозь густую пелену мне показалось, что он замер, остолбенел. Его слова подтвердили догадку:
– В «Союзе1» дым. Бежать некуда.
Системы очистки воздуха не справляются. Огонь сжирает последний кислород. Дышать всё труднее.
– Надеть противогазы! Срочно!
В противогазах хватит воздуха на два часа. У нас есть всего два часа. Главное, успевать подносить огнетушители! Главное не сдаваться!
Вдруг Саша скинул противогаз и, два раза вдохнув отравленный воздух, надел его снова. Кивнул Алексею, запретив мне делать так же. Смертельный трюк продлит запасы воздуха, но кто-то один должен оставаться сильным.
Мужские скулы обнажались, и снова прятались за ширмой противогаза. Один-два и быстро обратно.
Сложно ждать и догонять? Смотреть как кто-то спасает всех, рискуя жизнью, сложнее!
Ослушаться нельзя. «Доверие командиру и четкое выполнение распоряжений – только это спасёт в экстренной ситуации. Командиру некогда объяснять – просто выполняй!» – вырвался из памяти голос инструктора, готовившего нас к полетам.
И вот наконец-то огонь сдох. Пламя задушено. Сердце пока не верит в победу. Расслабляться рано, рано ликовать. Угарный газ ещё пытается нас сломить и противогазы уже не помогают – воздух в них закончился.
– Раздать респираторы! – чеканно, без эмоционально, но как будто слабее командует Александр. Видимо, сказывается отравление.
Усталость начала придавливать тело. Стряхнуть бы её! «Неужели удалось?» – проникает слабая мысль, – «Неужели все закончилось, и мы живы?»
Над белизной респираторов особенно хорошо видно, как в глаза Саши и Леши потихоньку начал возвращаться блеск.
Ребята стали во сто крат роднее. Но они стали другими. Суровость пережитой аварии воткнулась глубокими морщинками в их лица. Они словно постарели в один миг, осунулись. Высохшие губы ещё боялись улыбки. Но Лёша уже начал шутить, это был хороший знак:
