Яблоки и Апельсины
Ну здравствуй, мальчишка. Ты написал мне письмо, а я не ответила. Потому что работа, электронные выборы, дела. Дела.
Ты написал мне письмо, а я трахалась с другими мужчинами. Я ездила в Италию с девочками. Там такие горы, и сыр. И сыр.
Ты написал мне письмо. А я просто была занята. Закрывала KPI на работе и тикеты в «джире». Ты писал мне про флегматичную собаку. А я поливала хризантемы дома с бойфрендом.
Мы просыпались на белом вафельном покрывале из Икеи, на неудобной подушке. Мне было тепло и щекотно. Сквозь сон я спрашивала: «Ты покормил кота?» Конечно же покормил. А ещё поиграл, почесал, разозлил, был оцарапан, обмурлыкан и облизан. За окном гремела ебаная берлинская стройка, которая почему-то начинается в семь утра даже летом.
Ты написал мне письмо. Мы взяли на пляж вина, и пива. Ты написал мне письмо. Внутри головы крутилось «Summertime and the livin' is easy. Fish are jumpin' and the cotton is high». На обед был домашний самодельный песто. Я переборщила с чесноком, и это было вкусно. Семь лет это как шесть, но на один побольше. Ты писал мне про мою родинку на лобке. А я ходила на пение.
Говорят, что во время месячных меняется голос. Говорят, что оперные певицы слышат друг друга. Слышат, когда у них месячные. Когда у других оперных певиц месячные. Слышат, когда у других девушек месячные. Даже когда они не поют, а просто разговаривают. Или шепчут. Слышат по голосу. Или совсем не по голосу. Они просто слышат, как идет кровь по артериям. Как набухают связки, как набухает грудь. Как округляется живот. Как опускается диафрагма. Слышат, как хрустят кости.
Говорят, что в самых престижных русских театрах, где очень бережно относились к русским певицам, им не ставили премьеры на первые дни менструации. Потому что боялись, что певичка завалит концерт. Но если пить таблетки, то можно петь. Можно работать. Потому что месячные уже не месячные. И потому что уже точно никого не волнует, месячные у тебя или не месячные.
Пой. Если месячные. Пой. Если нет.
Я пою. Ой цветет калина в поле у ручья. Парня молодого полюбила я. Тяну ооо, ииии и ааааа. Пою сидя. Потому что стоять тяжело.
Ты написал мне письмо. А я звонила школьной подруге. Потому что недавно у неё умер отец от ковида.
Ты написал мне письмо. А я была в Бухаресте. И улыбалась продавщице виноградного сока на рынке. Наверное, для этого требуется определенная смелость, чтобы признаться, что Париж – это не моё. Что я люблю всратые восточноевропейские города. Есть в них что-то такое, что теряется, когда у города появляются деньги. Тебе просто женщина на рынке улыбается по-другому.
Ты написал мне письмо. А я жарила цукини. И баклажаны.
Ты написал мне письмо. А я распутывала колтуны у кота на жопе.
Ты написал мне письмо. Я медитировала, писала записки Луне и гуляла по Берлину в рыжей шубе на голое тело. Я садилась в метро напротив парня в кашемировом пальто. С красивыми руками. Тонкими. В чёрных вельветовых брюках. С черными пушистыми бровями. И белыми эйрподсами.
