Произведение является
художественным вымыслом автора
Совпадения случайны
Глубокая яма с подтаявшей глиной по краям тянулась по двору и поворачивала между торцом жилого дома номер восемнадцать и гимназией.
Коммунальщики, проклинаемые жителями района за отключенную горячую воду, искали бреши в трубах на дне ямы.
Это был уже второй прорыв за зиму. Следующий будет последним, полетят у кого премии, у кого головы. Этого никак нельзя допускать. Так объяснил старшему лейтенанту Емелину бригадир коммунальщиков. У бригадира тряслись руки, когда он показывал Емелину карту местных «раскопок» и графики выполнения работ. Он скороговоркой повторял: «Посмотри, начальник, мы ни при чём».
– Разберемся, – бросил Емелин и осмотрелся.
За сигнальной лентой, обносящей яму, толпилось не меньше сотни человек.
– Откуда столько зевак среди дня? – спросил Емелин участкового.
– Это родители первоклассников, – ответил тот.
Емелин не понял, но вопросы задать не успел, подошёл его начальник.
– Что имеем, Емеля? – негромко спросил Тумаков.
– Сам глянь, товарищ майор, – вздохнул Емелин.
Они подошли к краю ямы и Тумаков посмотрел вниз.
– Да уж, – майор покачал головой, – Ну, держись, сейчас начнется.
Емелин ещё раз посмотрел на тело, лежащее на дне ямы. Да, теперь начнётся. И сна не будет, пока не закончится.
Последний месяц жизнь бабе Вере не нравилась. Шутка ли – на старости лет в её двушке поселился внук Дима с семьёй.
Теперь ни утреннего ритуала с протиранием листьев «денежного дерева», ни полуденного сна, ни пенной ванны три раза в неделю.
Ладно – баба Вера была справедливой – ванна отменяется не из-за внезапного приезда нежеланных родственников, а из-за коммунальщиков, которые опять перекопали двор.
Струйка прохладной воды из крана лишь к вечеру превращалась в тонкий ручей теплой, огненно-ржавой воды. Обещали устранить прорыв трубы за три дня. Прошла уже неделя. Из ямы валили клубы пара, мерзлая глиняная земля по краям раскопок стала вязкой, хотя на улице были стабильные минус пятнадцать. И горячей воды не видать ещё не пойми сколько.
А все из-за коммунальщиков. Ещё из-за чиновников, обещающих рай с рекламных листовок, да улыбающихся с уличных плакатов глазами- щёлками между толстыми щеками и нависшими веками.
Баба Вера исподлобья поглядывала на плакаты, а иногда краем уха прислушивалась к потоку болтовни в новостях.
Вот за последние дни, например, директриса гимназии, куда Дима хотел пристроить сына по месту прописки в квартире бабы Веры, вещала из телевизора уже третий раз.
Директриса рассказывала, что её гимназия – это гарант высокого уровня образования. И подготовка к олимпиадам, и преподаватели из университета для спецклассов. Мест для первоклашек только семьдесят, а заявлений уже подано пятьсот шестьдесят восемь.
Приказчикова Елизавета Петровна, так звали директрису, – женщину немолодого возраста, призывала родителей, чьи дети по прописке не относятся к её гимназии, не терять время, а подавать заявление в другие школы – по месту фактического жительства.
– Её гимназия! Ты слышишь, её! – орала в трубку мобильного телефона тощая Ленка, жена Димы, – Будто школы у нас теперь не государственные, а личные, карманные, у таких вот….
Дальше Ленка выражалась скверными словами в адрес Приказчиковой, потом отключала телефон, заряжала его и опять звонила очередной подружке, да заводила тот же разговор.
И знает Ленка, сколько она берёт, эта Приказчикова, и надо её на родительский суд, пусть за каждого принятого первоклассника отчитается. А то, говорят, уже и по прописке почти десять человек на место. А если не отчитается директриса перед Ленкой, так наказать всеобщим осуждением, или… или…
Ленка захлёбывалась в истеричном гневе, а баба Вера всё ждала, до чего же Ленка договорится, не до расстрела же.
Ленка всегда не говорила, а орала. Если не по телефону, то на детей – тринадцатилетнюю Соню и виновника этого хаоса – шустрого Артёма. Баба Вера и сама бы заорала. Артём без конца разбрасывал по квартире крошки от печенья, а Соня ходила по дому в огромных наушниках, что-то бормотала под нос и посматривала на бабу Веру с брезгливостью.
А ещё Ленка громко причитала о том, до чего её довели трудности – ютись вот в бабкиной малогабаритке всей семьей, жди проверок.
Ведь Приказчикова снарядила отряд проверяющих лиц. В их задачу входил обход квартир. Надо же убедиться, что первоклассник проживает по адресу прописки.
Ушлые жители домов начали прописывать к себе чужих первоклашек за деньги. Очень быстро детей, по месту жительства относящихся к школе, стало в разы больше, чем на самом деле. Вот Приказчикова и создала отряд добровольцев для проверок. Ребенок должен не просто быть прописанным в квартире, а жить в ней – есть, спать, в игрушки играть. И не только сам семилетка, но и родители.
О законности таких проверок никто не заикался, не станешь же спорить накануне зачисления. Проще пожить месяц-другой по прописке.
Вот и живут теперь у бабы Веры в квартирке ещё четыре человека, покой её нарушают.
– Мы ненадолго, ба, – внук отвел глаза, когда без предупреждения завёз свое семейство.
Ещё бы, глаза отводит, стыдно, небось. Как спросить у бабки, не надо ли чего, так нет Димы по полгода. А как сына в школу пристроить, так вон чего.
– Почему это мы «ненадолго»? – повела плечиком Ленка, – Ты прописан здесь, дети тоже.
Она зыркнула на бабу Веру хитро, испытующе, мол, бабка, поняла?! Будешь недовольна, навсегда останемся.
Баба Вера не стала отвечать хамоватой молодухе, очень надо. Она горделиво вытянула шею и сжала губы.
«Молчать, – решила баба Вера, – Чем больше буду я молчать, тем быстрее всё закончится без ссор и скандалов. Придёт проверка, убедится, что будущий первоклашка Артем Зотов имеет право зачисления в гимназию, и семья внука уедет обратно, в свой спальный район».
Молчать и гулять – стало бабы Вериным спасением. Она оборачивала вокруг тела теплую шаль, надевала поверх неё толстое зимнее пальто, обувала старые боты на толстой тракторной подошве.
Внук неодобрительно качал головой:
– Куда пошла на ночь глядя?
– Что люди скажут? – шипела Ленка, – Что выгнали бабку из дому? Постыдились бы.
– Выгнали бабку, выгнали! – подпрыгивал Артёмка и крошил печенье на любимый бабы Верин ковер.
Соня зыркала недобро и демонстрировала бабе Вере презрение, как к затхлой вещи, что давно пора выбросить.
«За что их любить, за что?» – гневалась наедине с собой баба Вера, наматывая круги по двору и старательно обходя в темноте вырытую коммунальщиками яму. Не соскользнуть бы, там вон видно, что арматура торчит и строительная металлическая сетка.
