Я помню тот момент, когда собственными глазами увидел ярость Логрейна. Я отчётливо помню ужас, сковавший моё тело неумолимой хваткой. Сжигатель Народов был мёртв уже тысячи лет, но даже сейчас я упал пред ним на колени. Я осознал себя каплей в реке времён пред истинным ликом владыки Аллатума. В тот момент мне захотелось бросить глупые помыслы, сжаться в снегу и перестать существовать – настолько никчёмным и жалким я виделся себе в сравнении с ним. Все войны, которые я прошёл, все победы, которые я одержал, теряли смысл и ценность пред образом Логрейна.
Теперь я знаю историю его народа. Но не могу осознать, кем они были, хоть и являюсь их потомком. Я не понимаю, как под одним небом со мной, но много лет назад, могли жить в этом мире те, чьи души величием достигали небес. Я не в силах представить их мир, как бы ни старался.
…Несколько недель? Несколько месяцев? Или несколько лет в кромешной тьме? Я не знаю, как долго шёл по бесконечной снежной пустоши, волоча за собой сани с запасами провизии. Сначала я зажигал фонарь. Но потом понял, что это бестолковая трата масла. Глаза привыкли к темноте, однако я видел лишь бессветную равнину. За многие столетия снег похоронил под собой и города, и реки, и деревья. Всё превратилось в бесконечную пустыню. Мой долгий путь мог оказаться напрасным, если я ничего не смогу найти.
Ветер иногда выл. А порой мне казалось, что он хохочет, потешаясь над глупым человеком, который отправился туда, где не осталось ничего. Вот только звук тишины я стал уже забывать: мой неутомимый спутник не замолкал никогда. Я шёл под его тоскливую песнь; я проваливался в забытьё, слушая его рёв. Порой, обессиленный, я останавливался и орал во всю глотку, чтобы хоть ненадолго заглушить его голос в голове. Может, призраки прошлого откликнулись бы на мой истошный крик? Но никто меня не слышал.
А потом я дошёл до холма. Он возвышался по обе стороны от меня, покуда хватало глаз. И мне не оставалось ничего иного, как ползти вверх. К тому моменту нескончаемый переход уже забрал все мои силы. Скудное питание едва ли могло их восполнить. Тело, промёрзшее до костей, с трудом слушалось. Но не было в голове даже мысли о том, чтобы отступить. И не позволял я себе думать о том, что можно просто лечь в снег и поддаться забвению. Я готов был идти до самого конца, пока ещё был в состоянии хотя бы ползти, загребая под себя снег.
Подъём был долог. Проклятый ветер прибивал меня к поверхности холма с такой силой, что я не мог поднять даже головы. Но когда он ослабевал, я не осмеливался встать на ноги, иначе новый порыв опрокинул бы меня назад. Ведь вниз меня тянул ещё и груз: длинную верёвку саней я обмотал вокруг пояса, чтобы освободить руки. Каждые несколько метров я зарывался в снег, чтобы передохнуть. Чем выше я забирался, тем больше делал подобных остановок и тем меньше продолжал восхождение.
Когда я достиг вершины холма, то в первый момент даже не поверил. Рухнул на спину и стал подтягивать к себе сани. Руки ныли, а пальцев я почти уже не чувствовал. Дыхание со свистом вырывалось из груди, леденея на бороде. Когда мой груз оказался рядом, я встал на колени, упираясь обеими руками перед собой. Отплёвывал снег, старался разлепить ресницы, чтобы оглядеться. Впереди я различал что-то ещё более тёмное, чем окружающий меня мрак. Сердце в груди замерло: я был уверен, что это развалины города.
Я хотел отдышаться, чтобы продолжить путь, но дьявольский ветер именно в тот момент подтолкнул мои сани. Не назад, а вперёд. Когда я заметил, как они медленно движутся к другому склону проклятого холма, было уже поздно. Верёвка натянулась и повлекла меня за собой. Ослабевшие руки подломились, я рухнул в снег и поехал вниз из-за тяжести провизии. Отвратительное чувство собственного бессилия: любой булыжник, укрытый под настом, мог проломить мой череп в один миг. В голове медленно, со скрипом провернулась мысль о том, что такая смерть была бы слишком нелепа даже для меня. Я мог даже захлебнуться снегом, который с бешеной скоростью залеплял лицо и затыкал рот и ноздри. Но в новый раз я выжил…
Достигнув подножия холма, сани разлетелись в щепки. Мешки с провизией треснули, разбрасывая драгоценные запасы в разные стороны. Я кубарем прокатился ещё несколько метров и распластался лицом кверху. Голова гудела и кружилась. Сначала захотелось заплакать от усталости и боли. Потом – засмеяться. А затем – зарычать и поклясться себе дойти путь до конца.
Я заставил своё разбитое тело перевернуться на бок. Медленно, с трудом подобрал под себя руки и ноги. А потом встал, стараясь держаться прямо и не падать. Поднял голову, распрямляя сведённую шею… и только теперь увидел…
Даже за тысячи лет снег не смог укрыть под собой эту громадину до конца. Он дул с юга, создавая ровный высокий холм. А здесь, с этой стороны я увидел, что полз много часов или даже несколько дней по огромному крылу, которое было распростёрто от меня в сторону так далеко, что край его терялся в темноте. А прямо на меня была разверзнута исполинская пасть, оскаленная в нечеловеческой ярости. В этой пасти самый маленький клык был длиннее меня в два раза…
Сквозь толщу веков я услышал рык, сбивающий с ног. Страх затряс меня. Я попятился назад, не сводя взгляда с воплощения ужаса и разрушения. Я видел окаменевшего исполина своими глазами, но не мог осознать кошмарного зрелища разумом. Я рухнул на колени, не прекратив отползать назад. И продолжал смотреть на громадину, не в силах оторвать взгляда. Зубы стучали, но я не замечал этого. Меня колотила истерика. Кажется, я тихо скулил.
