Сидели на диване. Молчали.
Потом кот заговорил:
– Ну, а у тебя есть дело, ради которого ты появился на свет?
Паучок только лапой махнул. Ненароком поймал муху.
Серый кот протянул салфетку:
– Извинись перед мухой, отпусти и вытри лапу!
– Как я ей вытру, если отпущу? Вытирать, так уж все. Они где только не ходят, мухи!
Никого не дожидаясь, муха выбралась на свободу сама. Скорчила Йокину с Рыбцом злую рожу, гордо полетела. Врезалась в закрытую форточку, упала. И сидела теперь на подоконнике, жужжа нехорошие слова.
– А там, куда ты едешь, вообще мухи цэцэ летают! Вот надо тебе? – пробормотал Йокин, глядя в пол.
– Я ж сказал: предназначение! У каждого должно быть. Моё – помогать пострадавшим. А муха цэцэ – это мелочь и ерунда против Общества Красного Креста и Полумесяца.
Муха Комнатная оскорбилась. Полетела с подоконника атаковать. Рыбчик отмахивался, закрывался. Но муха как осатанела.
– Зря ты её жалел. Видишь, что творит?
– Это ей нужна психотерапия… – отвечал котик.
Про «психо…» мухе тоже не понравилось. Однако дожужживала она опять в кулаке Йокина.
– Хорошо, – сдался кот. – Не отпускай. Давай посадим её в банку и накормим вареньем. Она подобреет и станет не такой базарной.
***
«Много же варенья придётся Рыбчику тащить с собой в Африку» – Йокин болтал четырьмя задними лапами и тёр глаза четырьмя передними. Текли слёзы. Конечно, он говорил, что опять аллергия…
Муха в банке, объевшись сладкого, задремала. Ей снилось, что она белая птица между прошлым и будущим. Рыбчик снова проверял по списку, всё ли взял из нужного. Лекарства, ноутбук, варенье из лепестков роз, ежевичное, урючное. Чесалка для головы…
– Думаешь, тебя и почесать будет некому… – как мог весело проговорил Йокин.
– Не-ет. Это же я беру для того, чтобы самому кого-то чесать. Терапия!
Пора уже объяснить: Рыбчик улетал в Африку – выполнять ответственную миссию общества Красного Креста и Полумесяца. А позвала его туда давняя парижская знакомая, девушка с каверзным именем Алуа. Теперь плюшевый кот будет помогать справляться с душевными волнениями тем, кому это надо. С его-то тактом и мягкостью Рыбчик надеялся стать важным звеном поддержки несчастных и воцарения мира в их внутреннем мире.
Хозяйка серого кота, Маша, гордилась им, конечно. Поэтому и разрешила ехать. С условием, чтобы не забывал, писал ей часто и возвращался в марте. И любил сильнее, чем эту парижскую А-лу-а.
Жаль, проводить Рыбчика Маша не успела: сама улетела. Только не на юг, а на север, в Москву. Сопровождать старенького деда Мишу, медведя. У него нашёлся родственник. Да как нашёлся-то! Через сайт поиска «Медвежья кровь».
Рыбцу позвонили: подъехало такси. Кот с паучком обнялись. Йокин уже не сдерживал слёз. Взволнованный кот быстро всплакнул в ответ. Но тут же прекратил. Он ведь стоял на рубеже нового. И готовился туда попасть – а это как впервые залезть на элеватор.
– Но ты обязательно найди своё предназначение и мечту! – обернулся с порога Рыбчик. – Мечта необходима для жизни!
Мохнатый брат деда Миши, Владимир Евгеньевич, был коренным москвичом. Вместе с супругой Нонной служил в квартире-музее. Самом лучшем музее Москвы. Снаружи персиковый дом не привлекал внимание. Но внутри всё было наособицу. Например, в гостиной музея окно смотрело прямо с потолка.
Владимир Евгеньевич по-музейному трепетно относился к родственникам. Составил генеалогическое древо. На этом древе плюшевые мишки сидели на ветвях, как воробушки – не меньше полусотни плюшевых мишек. Много, да не все. Теперь, с обретением нового брата, Владимир Евгеньевич наслаждался завершением труда. А также – мыслью о том, как обнимет незнакомого пока Михаила Евгеньевича. По-медвежьи обнимет, от души.
На фотографии Михаил Евгеньевич был явно их породы! Добрая морда, желтоватые белки глаз, скруглённые уши. Но главное – цвет. Только у них в роду медведи получались краснобуро-оранжевыми.
Владимир Евгеньевич и Нонна предавались мечтам и строили планы. А посетители музея рассматривали экспонаты. И радовались, что у медведей, сидящих за столиком в бывшей детской квартиры-музея, такой одухотворённый вид.
***
Старый Миша не летал на самолётах лет сорок. Вот и ликовал, что снова на земле. Да ещё и в Москве. Почти. В Домодедово.
И пусть сидел он в тесной сумке, вдали от сопровождавшей его Маши. Всё же с минуты на минуту ждал встречи с ней. Да, Миша пока – багаж, а Маша – пассажир, но это всё условности. Совсем скоро его вытащат из сумки, погладят и поговорят. И всё станет правильно. Но только минут становилось больше, они начинали складываться в часы. А сумка так и не попала на багажную ленту в аэропорту, чтобы быть узнанной и забранной хозяйкой. Мише стало тесно, скучно и тревожно одновременно. Да, он почти в Москве, и брат Володя поглядывает, наверное, на будильник. И вот…
Может, не все знают (а если лично вы знаете, то притворитесь, пожалуйста, что не в курсе) – Домодедово знаменито на весь мир ещё и тем, что здесь по-другому расположено пространство. Оно как-то завихряется. В итоге объявления не доходят до тех, кому предназначены, регистрация на рейсы таинственным образом переносится. А багаж, как в случае с Мишей – теряется. Дело тут не в промахах работников аэропорта, что вы! Просто есть сила куда могущественнее. Она-то и мутит воду в этом омуте, да позволено будет назвать так сей важный узел воздушных сообщений. И силы этой немало. Вся – нечистая, пока не прорвётся в какой-нибудь душ или, на худой конец, в туалет, и не намылится там, как следует.
Вот и Мишу закрутило в этом водовороте непонятно чего. А выбросило в пустом и холодном помещении аэропорта, где сейчас остановился ремонт и только уборщицы заглядывают туда раз за смену. И то, не всегда.
