Было одиннадцать часов вечера, когда Джанни наконец припарковался на арендованной им колымаге – на два часа позже, чем он ожидал. «Все предусмотрено», – решил он, испытывая сожаление оттого, что приземистые, мощные, обтекаемой формы спортивные автомобили непригодны для перевозки ребенка. Дети не только плохо переносят их, но испытывают мало уважения к кожаным кремовым сиденьям. То же самое относилось и к другой первоклассной машине, в которой он возил своего сына, когда они совершали прогулки по городу.
Кроме того, он приехал сюда втайне от всех и надеялся, что о нем на несколько дней забудут. Если, конечно, Сэм будет верна своему слову. Как с профессиональной, так и с личной точки зрения время было выбрано крайне неудачно.
То, что его попросили прочитать лекцию на престижном международном литературном фестивале, было почетно. В прошлом году этой чести удостоился бывший глава государства. Однако дела сложились так, что в последнюю минуту Джанни стал единственным руководителем издательства, пусть даже успешного и известного во всем мире.
К тому же у него оставалась надежда, что очаровательная молодая модель, с которой ему пришлось неожиданно расстаться, простит его. Впрочем, если нет… Девушек-моделей хватает.
Джанни бросил взгляд на заднее сиденье. Его сын спал уже добрых пять минут – благословенные пять минут тишины, нарушаемые лишь тревожным стуком мотора древнего автомобиля. Никакого плача, завываний, всхлипов и тем более никакой рвоты. Его четко очерченные губы изогнула ироничная полуулыбка. Он припомнил перепалку с Клэр, няней Лайама. Та выразила сомнение в том, что Джанни принял правильное решение поехать с сыном без нее. В ее голосе отчетливо прозвучали покровительственные нотки.
– Уже поздно, Лайам устал, – заметил Джанни. – Скорее всего, он будет почти всю дорогу спать. Я понимаю, что с вами будет проще, Клэр, но думаю, мне все-таки под силу совладать с собственным сыном. Наслаждайтесь отдыхом.
Подшучивая над няней, он взял автомобильное кресло и лишь вполуха слушал пространные объяснения, как, нажимая на определенные точки на запястьях Лайама, уменьшить тошноту, а затем и вовсе перестал прислушиваться. Все это время Джанни заверял себя: «Никакой сложности в том, чтобы пристегнуть спящего четырехлетнего малыша на заднем сиденье и проехать сто миль, нет».
Джанни потряс темной шевелюрой. Сейчас он даже был рад, что не высказал эти мысли вслух, иначе чувствовал бы себя еще большим дураком. Также он жалел, что оставил без внимания советы няни и, кроме того, уступил просьбам Лайама купить ему бургер и жареную картошку на первой же остановке. После этого все и началось.
– Да, Лайам определенно лакомка, – пробормотал Джанни себе под нос, отстегивая ремни детского сиденья и стараясь не вдыхать запах, исходящий от влажных салфеток, которыми его снабдила посочувствовавшая ему женщина, работающая в придорожной гостинице.
Джанни взял спящего ребенка на руки и коленом открыл калитку. Когда она захлопнулась за ним, он моргнул от неожиданности – так громко прозвучал этот стук в тишине ночи.
– Не волнуйся, малыш, пора спать, – принялся он увещевать дурно пахнущего малыша, издавшего протестующий вскрик.
Крытый соломой дом, так и просящийся на открытку, выделялся белым пятном на фоне подлеска. Дом был погружен в темноту.
Люси, которая обычно поднималась ни свет ни заря, чтобы накормить скот и бездомных животных, которых она подбирала в течение последних двух лет, скорее всего, уже легла спать. Не видя смысла в том, чтобы разбудить ее, и не желая выслушивать в свой адрес неизбежную критику, посвященную его отцовским способностям, Джанни прошел по гравийной дороге, стараясь не производить лишнего шума. Удерживая Лайама одной рукой, он нащупал ключ, который Люси хранила за притолокой двери.
Когда он толкнул красную дверь, из-за облаков показалась луна. Серебристого света, осветившего лестницу, было достаточно, чтобы подняться на второй этаж, не включая света. Положив спящего сына на кроватку в маленькой комнате под самым карнизом, Джанни вернулся к машине, чтобы захватить все необходимое, чем его снабдила Клэр, и поспешил назад.
Лайам даже не пошевелился. Стараясь не дышать, отец осторожно снял с малыша испачканную одежду. К его облегчению, сын продолжал спать. Джанни слышал его ровное дыхание. Лайам не пошевелился даже тогда, когда он надел на него чистую пижаму. Что ж, купание придется отложить до утра. Убрав темные локоны с горячего, мокрого лба – его сын совершенно вымотался, – измученный Джанни выпрямился. Резкие черты его красивого лица смягчились, когда он молча смотрел на спящего херувима, испытывая знакомую смесь гордости и родительского желания оградить его от всех бед.
То, что у него родился такой изумительно прекрасный ребенок, наполняло Джанни чувством изумления и благоговения. Да, рождение Лайама не было запланировано, однако отцовство стало самым лучшим из всего, что совершил Джанни. И с самой первой минуты появления на свет сын стал для него центром вселенной. Аккуратно сложив толстое покрывало, поскольку ночь стояла теплая, он приоткрыл витражное окно, задернул занавески и бросил последний взгляд на спящего ребенка. Подавляя зевоту, Джанни наконец отправился в смежную комнату, где находилась его кровать. На полпути он замер.
Люси проснется раньше, чем он успеет объяснить, что делает в ее дворе незнакомая машина. Записка будет как нельзя кстати, решил Джанни. Люси, бывшая когда-то самым доверчивым существом на планете, теперь имела все причины подозревать незнакомцев, поэтому записка не помешает.
Спящие в кухне собаки поднялись со своих мест, чтобы сдержанно поприветствовать гостя. Они терлись о его ноги, пока Джанни писал записку, которую прислонил к коробке с овсяными хлопьями, стоящей на большом кухонном столе. Погладив собак, он пошел к себе, предварительно заглянув к спящему сыну.
Спустя десять секунд после того, как его голова коснулась подушки, Джанни уснул. Разбудил мужчину солнечный свет, струящийся из окна.
Первой его мыслью было «где я?».
Джанни было тридцать два года и, хотя в его жизни были эпизоды, которые он хотел бы забыть, еще ни разу в жизни он не просыпался в одной постели с незнакомкой.
