Епископ Луиджи Скампа, четвёртый секретарь папы римского, заглянул в дверь кабинета.
– Луиджи, мальчик мой, не стой в дверях, – добродушно сказал папа.
Папа Варфоломей VI никогда не повышал голос на подчинённых и всегда разговаривал ласково. Впрочем, среди «его мальчиков» дураки встречались крайне редко и быстро исчезали, так что образ доброго дедушки никого не обманывал. Епископ Скампа дураком определённо не был, а его скромно звучащая должность для знающих людей означала, что он является личным советником папы по разным деликатным вопросам.
– Так что там с бенефициями[1], Луиджи? – спросил папа, поощрительно улыбаясь. – Чем ты обрадуешь старика?
– Прошу меня простить, ваше святейшество, – ответил епископ с лёгким поклоном, – но поводов для радости не так много. Мы практически исчерпали возможности для создания новых бенефиций.
– Это плохо, – нахмурился папа, – с этим нужно что-то срочно решать. На горизонте замаячили выборы императора, и мы должны быть уверены, что коллегия курфюрстов поддержит правильную кандидатуру. Нам нужны свободные бенефиции.
– Вы, несомненно, помните, ваше святейшество, – почтительно отозвался Скампа, – что в результате известных событий огромное количество бенефиций оказалось в распоряжении кардиналов. Изъятие некоторой части решило бы проблему с большим запасом.
– Изъятие… – задумчиво проговорил папа. – Мне нравится это слово. Это хорошее, правильное слово. Но!
Скампа замер, всей позой демонстрируя напряжённое внимание.
– Но это необходимо сделать правильно, – продолжал папа, – ни у кого не должно возникнуть протестов. Под это следует подвести твёрдое обоснование, нам не нужны волнения и разброд накануне выборов. Мы должны быть едины, понимаешь меня, мальчик мой?
– Мои люди работают над этим, ваше святейшество. Кардинал Скорцезе кажется нам наиболее подходящей кандидатурой.
– Скорцезе… – папа поморщился. – Нахапал столько, что это стало уже просто неприличным. Но и подступиться к нему не так просто, слишком уж большая у него поддержка. Слишком большая! – Папа в задумчивости побарабанил пальцами по столу. – Ну что ж, мальчик мой, если у нас получится убедить сына нашего Скорцезе быть скромнее, то это будет поистине богоугодным делом.
– В таком случае, ваше святейшество, – поклонился епископ, – с вашим благословением мы начинаем работать над этим планом.
– И кстати, – вспомнил папа, – раз уж мы заговорили про Скорцезе – чем закончилось то дело со схизматиками?
– Я уже докладывал вам, что там вмешалась целительница Милослава Арди…
– Для целительницы она как-то больно уж ловко разделывается с моими гвардейцами, – с раздражением сказал папа. – Но я прервал тебя, продолжай, Луиджи.
– Мы подали протест, однако князь Новгородский отказался рассматривать наши претензии.
– Наглость язычников невозможно преувеличить! – Папа встал из-за стола и начал прохаживаться по кабинету, пытаясь успокоиться. Скампа следил за ним с выражением почтительного внимания. – Они не понимают, что они ещё дышат лишь благодаря безмерному терпению Господа нашего!
Папа подошёл к небольшому бюро, достал оттуда флакон с маленькими зелёными пилюлями и запил одну из них водой.
– Опять я разволновался, а ведь мне нельзя, – вздохнул папа. – Годы берут своё. Но продолжай, мальчик мой, не обращай внимания на брюзжание старика.
– Мы пытались подвести к ней своих людей, но безуспешно. Наши люди пропадают бесследно, не успев даже подобраться к ней поближе. Похоже, князь Яромир очень плотно её опекает.
– Я бы тоже опекал на его месте, – проворчал папа. – Но всё равно, мы не можем и дальше делать вид, будто ничего не произошло – схизматики уже водят туристов смотреть на наш позор. Господь наш Иисус Христос может позволить себе терпеть бесконечно, а мы нет.
– Аббат Верде предложил неплохой план насчёт Арди, – осторожно начал Скампа. – И что любопытно, в нём нашлось место и для кардинала Скорцезе…
– Доминик Верде? – заинтересованно посмотрел на него папа. – Доминик хороший мальчик. Редко лезет вперёд, но когда что-то говорит, его стоит послушать. Рассказывай, Луиджи…
– Вижу – отдохнули, горите энтузиазмом, – проговорил Менски, оглядывая нас. – Ведь горите, да, Арди?
– Конечно, наставник, – вежливо отозвался я. – Горим.
– Нравятся мои занятия, Арди? – приподнял бровь Генрих.
– Не то чтобы нравятся, но я понимаю, что они необходимы, – ответил я. – Как приговаривает наша кухарка: «Лишь бы на здоровье».
– А наша кухарка говорила: «Доброй свинье всё в сало», – ответил Генрих ухмыляясь.
– Вы, наверное, в детстве хорошо кушали, наставник? – спросил я с интонациями любопытного ребёнка.
«Гм», – сказал Генрих, вытаращившись на меня. Девчонки в ужасе зажмурились. Прошла пара секунд грозового молчания, и Генрих заржал.
– Неплохо, Арди, – сказал он сквозь смех. – Но советую не зарываться. Ты, конечно, парень непростой, но всё же не забывай, что тебе я могу устроить весёлую жизнь, а вот ты мне вряд ли.
– Я буду это помнить, наставник, – пообещал я.
Хотя что тут запоминать – я это и так прекрасно знаю, да собственно, у меня и не было мысли его доводить. Судя по его ответу, Генрих понял мой намёк насчёт того, что я не хочу быть объектом его шуточек, и принял это к сведению, а стало быть, дальше у нас предполагается мир и дружба.
– Вот и договорились, – кивнул Менски. – Итак, как вы уже поняли из расписания, второй курс практически полностью повторяет первый, отличие только в более углублённом изучении. В основном мы будем отрабатывать уже пройденные конструкты защиты, но будем изучать и новые. Будете учиться выживать в огне и в воде. Факультативно разберём пару-тройку бытовых конструктов, но вообще-то, бытовку мы оставляем на внеклассные занятия. Предполагается, что разную мелочёвку вы будете изучать с личным наставником. Или не изучать, если вас устраивает жить в мокрой холодной палатке и сушить вещи у костра.
– А что-нибудь атакующее мы будем проходить? – вылез Иван.
– Зачем тебе, Сельков? – поднял бровь Генрих. – Что толку от того, что ты год отрабатывал защитные конструкты, если тебя может пристрелить любая обезьяна с ружьём? И зачем тебе атакующие конструкты – чтобы ты сам себе что-нибудь отстрелил? Дурак и с конструктами дурак, Сельков.
Иван набычился и покраснел, но молчал. Правильно делал, что молчал, хотя, на мой взгляд, с его стороны было бы умнее и с самого начала не раскрывать рот. Ясно же было, что Генрих его фиаско без внимания не оставит.
– А ты знаешь, Сельков, что у меня спросил ректор? – продолжал Генрих. – Он поинтересовался, как это я учу студентов, что они в боевой обстановке гуляют разинув рот, как дурачки на сельской ярмарке. Может быть, ты считаешь, что ректор будет из-за тебя делать мне выволочки, а ты и дальше будешь расслабляться на моих занятиях? Ты ошибаешься. Говно всегда стекает сверху вниз, и ты, Сельков, в самом низу.
