На столе стояла открытая бутылка водки, рядом с ней на тарелке – три малосольных огурца и банка с грибами. Дополняли натюрморт черный хлеб и початая банка шпрот.
– Вот ты мне скажи, Жень, – обратился к собеседнику Иван, – объясни, может, я что не понимаю. Нас запирают в собственных квартирах, как каких-то прокаженных, и нам же говорят, что это все». Он обвел рукой стол и повторил, уже протягивая слова: «Во-о-от э-это-о-о все-е-е ради нашего же блага.
Иван разлил по рюмкам водку. Взял одну из них в руку и, задумавшись, посмотрел на нее, а потом жестом дал знать товарищу, что нужно чокнуться, и Евгений последовал за ним. В тишине квартиры рюмки цокнули друг об друга, и эхо отразилось от пожелтевших обоев.
– Врут они нам, – подытожил Иван и ловким движением руки опрокинул водку себе в горло. Слегка поморщился и, подцепив вилкой парочку грибов, закусил.
– Вань, я не знаю, – сказал Евгений и, перехватив инициативу на себя, разлил водку по рюмкам. – Знаю лишь одно… Помнишь Петровича из тридцать седьмой квартиры, у которого жена прошлым летом умерла?
– Помню, – сказал Иван, наблюдая за действиями собеседника.
– Так вот за ним вчера приехала целая бригада, и все в скафандрах, плюсом еще ОМОН оцепил весь подъезд, чтобы никто не вышел и не зашел.
Они снова выпили.
– Так вот, Вань, – Евгений поморщился, но закусывать не стал. – Петрович в своей жизни ни мухи не обидел, а если и обидел, то прощения попросил. И вот его-то увезли под белы рученьки.
Евгений слегка поморщился и немного покряхтел, но продолжил:
– Я с работы шел вечером, соседей встретил у подъезда, они-то мне и рассказали.
– Брешут твои соседи.
