Глава первая. Переезд
От дома, перед которым я стоял, веяло заброшенностью. Белая краска фасада местами облупилась, окна двух нижних этажей были заколочены деревянными досками. Под козырьком крыши на углу свили гнездо какие-то мелкие птицы. Они с криками сновали туда-сюда, пролетая низко над землёй. Лужайка вокруг дома фактически представляла собой дикое поле. Трава доходила мне до середины икры. В ней я разглядел кружевные листья клевера и заострённые – одуванчика, вытянутые хрупкие стебли колокольчика, давно отцветшие мать-и-мачеху и луговую герань. «Должно быть, весной и летом здесь настоящий ковёр из цветов», – подумалось мне. Но настроения эта мысль не улучшила.
Возле самого дома разрослись кусты садовых цветов, а чуть поодаль, справа, виднелись одичавшие плодовые деревья. В густой траве у стен валялись куски штукатурки и черепицы. Кто-то маленький юркнул под крыльцо, когда я подошёл к ступеням. Вероятно, мышь. Что ж, по крайней мере, одиночество мне здесь не грозит.
Я открыл дверь дома железным ключом, который получил в конверте от представителя хозяев этого «замка». Миновал первые два этажа, заполненные оставленным хозяйским скарбом. С трудом поднялся по узкой лестнице на чердак, отделённый от остального дома ещё одной дверью, запиравшейся на ключ, и предназначенный под сдачу.
Входная дверь отворилась с жутким скрипом. Я едва протиснулся в узкий проём, стараясь одновременно не ободрать руки о неотшлифованный деревянный косяк и не вывалить на пол содержимое большой картонной коробки, которую нёс. Кое-как справившись с этой задачей, я с облегчением скинул свою тяжелую ношу на низкую кровать, подошёл к стоявшему возле неё столику и выглянул в окошко над ним. Впрочем, мне едва удалось разглядеть что-то снаружи, частично из-за пелены дождя, моросящего уже почти неделю, частично из-за слоя вековой пыли, намертво покрывшей оконное стекло изнутри. Покатый потолок крошечного чердака, поддерживаемый грубыми деревянными балками, вынуждал меня стоять, пригнувшись. Я тяжело вздохнул. Да, не к таким условиям я привык, и уж никак не мечтал променять свою богемную квартирку в городе на жильё из двух крошечных комнат и кухоньки, находившееся под самой крышей старого дома на окраине, нижние этажи которого давно были заброшены и превращены в склад никому не нужного барахла. К сожалению, сейчас это было всё, на что я мог претендовать, учитывая мои карьерные «успехи» последнего времени. Единственным, но очень важным плюсом города, в который я перебазировался (очень надеясь, что временно), была близость моря.
Посвятив ещё один тяжёлый вздох прежней развесёлой жизни, я принялся распаковывать коробку. Первая вещь, которая была извлечена оттуда – блестящая чёрными боками пишущая машинка – мой самый верный друг. Я водрузил её на запылённый столик и нежно провёл пальцами по клавишам с углублениями букв. Присел на край кровати и задумался, повернув лицо к окну, пропускавшему сквозь грязное стекло тусклое подобие дневного света.
Несколько лет назад я был вполне успешным писателем. Издатель, с которым свёл меня литературный агент, выпустил подряд два мои романа, один за другим, и так случилось, что они пришлись по вкусу современной молодёжи. Меня стали приглашать на ток-шоу, называть «восходящей звездой литературного мира», начали узнавать на улицах. Одна, пусть не самая крупная, но и не третьесортная киностудия даже приобрела права на экранизацию первой книги. В золоте я купаться после этого не стал, но денег хватило на пару лет жизни на широкую ногу. И это была хорошая жизнь. Я снял квартиру в модном районе, где обитала вся богема города, стал вращаться в среде интеллектуалов мира искусства, художников и актёров. Вокруг меня вились изящные длинноногие создания, грациозно выпускавшие сигаретный дым из очерченных кроваво-красным ротиков. С некоторыми из них я обсуждал всё то же искусство, с другими спал. Не привыкший иметь дело с деньгами, я сорил ими налево и направо, не задумываясь о последствиях. Покупал своим друзьям и пассиям дорогие подарки, посещал лучших портных и стилистов города, брал в аренду дорогие автомобили. Параллельно я перепробовал все или почти все доступные виды одурманивающих веществ. Алкоголь, лившийся рекой на многолюдных вечеринках в модных полуосвещенных клубах, полных дыма и странной музыки, был самым безобидным из них. Два с небольшим года я провёл в этом сладком завораживающем сне, почти не приходя в себя между банкетами по поводу открытия очередной выставки и закрытыми вечеринками каких-нибудь местных светил.
Потом что-то произошло. Моя вторая книга, как и первая, заслужила одобрение критиков и внимание читателей, и издатель, окрылённый успехом едва ли не больше, чем я сам, заключил со мной контракт на третью и выплатил неплохой аванс. Мы расстались очень довольные друг другом, и, пожав ему руку, я отправился восвояси – работать над третьим шедевром.
Вернувшись домой, я традиционно плеснул себе бурбона, уселся за письменный стол и добросовестно постарался придумать, каким будет скелет моей новой книги. Ничего не случилось. Сознание представляло собой лист, такой же девственно-чистый, как тот, что я несколько минут назад заправил в пишущую машинку. Я отхлебнул из бокала и побарабанил пальцами по крышке стола. Это не помогло. Спустя час сидения за столом ситуация не изменилась. Спустя полтора я плюнул на всё, решив, что у меня ещё полно времени, натянул пиджак и отправился пешком через парк на очередную приватную вечеринку очередного «гениального художника с ультрановым видением».
На следующий день, мучимый жестоким похмельем, я вообще не смог заставить себя сесть за стол. Примерно в таком режиме: вечеринка – похмелье – угрызения совести – прошла неделя. Спустя еще одну я понял, что нужно менять образ жизни. Когда до момента сдачи первой порции материала оставались считанные дни, мне кое-как удалось заставить себя снова усесться за стол. Но тут вместо того, чтобы продуктивно поработать над книгой, я начал заниматься самозапугиванием. Да, мои первые две книги оказались совсем неплохими. Но что если это был максимум, на который я способен? Что если мне больше не удастся выжать из себя ничего даже приблизительно столь же хорошего? Что если я опозорюсь или меня заклюют критики? Эти иррациональные страхи, касавшиеся моей новой книги, которой в реальности ещё даже не существовало, окончательно парализовали меня, заставив погрузиться в тёмные пучины паники.
И вот, когда настал день сдачи первой части, я шёл навстречу с издателем с лёгким портфелем, пустой головой, но тяжёлым сердцем. Не то, чтобы я сильно нервничал – такое случается, творческие люди сталкиваются с кризисами и им бывает необходимо дополнительное время. Но где-то в глубине души я понимал, что в сложившейся ситуации виноват сам, и червь вины и сомнений потихоньку подъедал остатки моего душевного покоя.
