За стенами здания бурлила жизнь. Сквозь призму металлопластиковых окон и поднятых жалюзи мелькали силуэты. Безумие тысяч и тысяч лиц, приезжих и местных жителей, отличавшихся лишь по говору и иногда – по одежде. Ошалелые глаза, оголтелая походка и линии ртов, как под действием кривых зеркал. Внутри помещения их голосам соответствовала тишина, и ни один звук не прорывался жужжащей словесной стрекозой.
Смотреть за ними надоедало. Похожие действия, схожие походки, даже бутылки с названиями известных брендовых марок они сжимали одинаково. Конформизм. А чего бутылки сжимали? Так было очень жарко! И жара стояла таки нешуточная, если ртутный столбик термометра не врал.
А в академии как раз обновили систему кондиционирования, и теперь за беднягами, облитыми потом, смотреть можно было лишь со злорадной улыбкой на лице. Но профессор не опускался до таких мелочей. Гораздо больше его волновал заученный накануне доклад и постепенно собирающаяся публика.
Из смежной курилки подванивало, как из навозной ямы, но там, похоже, собралась вся честная братия, ждущая доклада. И если запахи дорогих ароматических сигарет и сигар щекотали ноздри, то махорка и табачная требуха, забитая в бумагу попросту бесила. Сам он не курил.
Страница первая. Вторая. Пятая. Здесь вот краткое отступление, здесь ремарка, а тут можно добавить хорошую остроту. Он не собирался затягивать с докладом, чтобы элементарно не усыпить аудиторию. Выступление было публичным, для повышения авторитета и популярности, нежели для реального научного значения.
Кафедра добавляла роста, и создавала изумительный обзор. Публика потихоньку рассаживалась, шумя разговорами. Он заметил множество своих студентов, которых он пинками пригнал на лекционное выступление за положительную отметку в семестре. Нужна массовость, ему требовалось привлечение внимания. И он его получит.
Долго, как настоящий дворг, он входил в зрелый период жизни, набираясь мудрости и ума. Он корпел над каждым жалким клочком бумаги, проливающим свет знаний, гробя своё зрение и здоровье. А как тяжело приходилось ему, чтобы через силу улыбаться имбецилам под биркой: «студент», отчитывая их и одобряя более-менее связные ответы.
И вот тебе сегодня не повезёт, брюзгливый доктор наук Клэнс. Да, да тебе, скалящийся в середине зала глупец, не достанется повода для новых насмешек! Как тогда на научной конференции среди всех тех надутых светил науки! Он, Дра-а-гон, сегодня возликует!
Разглядывать зал доставляло особое удовольствие, потому что во втором ряду сидела чудная девочка из его учеников. Брюнетка-человек с такими пышными формами, что в бороду почтенного профессора капали слёзы умиления. Аж сама просится, чтоб её оставить после пар у себя в кабинете! Так, сбился… нужно начинать.
– Раз, раз! – Микрофон в норме. Дра-а-гон оглядел аудиторию серьёзным взглядом и убедился, что все притихли. Сам он выдержал значимую паузу, после чего разрядил всё шуткой:
– Друзья, доклад будет достаточно скучным и псевдонаучным, потому советую вам устроиться поудобнее и закрыть глаза.
Положенные смешки, улыбки. Клэнса распирала ещё более ехидная ухмылка. И профессор поспешил сменить курс:
– Суть лекции лежит в области трансцендентного, в некотором смысле – мистического. Множество сентенций, тезисов, невероятных предположений выдвинуто о природе материи под названием: Божества и столь же много было опровергнуто, высмеяно. Мы носим их именные знаки, поклоняемся и чтим их заветы, а сами до конца не осмысливаем их суть. Разные расы, народы, этносы, социальные группы и каждый верует во что-то своё. Но для всех нас это – Нечто с большой буквы, предложенное или навязанное нам с детства, в которое мы верим на протяжении всего жизненного пути или отринаем по мере прохождения этой тернистой дороги за ненадобностью.
– Вижу как, некоторые из вас, уже поспешили схватить указанные мной знаки, символы своих религий и мысленно отправили им посыл, молитву. Постойте! В докладе не будет и строки об атеизме и его составляющих, как и не будет скрепляться частокол доводов в пользу теории веры. Затронуть хотелось бы главную постройку тех или иных сил, служащую нашим прибежищем. Кристалл. Наш мир.
В зале заморгало электричество, и публика испуганно вздохнула, заозиралась. Телевизионщики поспешили всех успокоить, объяснив сбоем оборудования. Профессор, приостановился, перевести дух и выпить воды. Он, конечно, возмутился, что его так безбожно перебили, но сразу же извлёк плюс. На треножных видеокамерах виднелись эмблемы сразу трёх каналов ситты. Значит, есть шанс, что трансляцию покажут и в утреннем и в вечернем выпуске. А детей у него много! И нужно, чтобы каждый гордился своим папкой.
И облажаться он не имел права. Камеры смотрят. Зрители глядят и ждут. Он включился в дальнейшую цепь рассуждений:
– Мыслей о создании мира всегда множество. Лично я не рискну предположить, что наш мир зиждется на трёх китах и большой черепахе или о том, что сфера является плоскостью. Теории устаревают, отсеиваются и появляются новые, самые научно-точные. Версия о фатальном взрыве нова-звезды и формировании костного базиса Кристалла одна из самых объективных и потому возможно правильная. Современные научные данные говорят в пользу небулярной гипотезы Тенейской туманности. Туманность вращается, постепенно сжимается и благодаря гравитации сплющивается, и из неё формируются планеты и звёзды. Со временем, разумеется.
Зрители понимающе кивали и ни разу не нахмурились от недопонимания той или иной детали. Ораторствовал он языком доступным и оттого понятным. Но зазубренные с детских лет знания были общеизвестны (правда про туманность он загнул), и конструктива в них было маловато. К чему же он вёл? – Каждый задавался этим вопросом (кроме тех, кто пребывал в дрёме или считал вялых мух под потолком).
– В своих научных изысканиях я решил отталкиваться от небылиц, со временем подкрепив их доказательствами вещественного толка. От чего же я отталкивался? Отстранившись от популярных гипотез, я взял на вооружение само название нашего мира – Кристалл. Красивое, сверкающе-яркое, такое, какое и должно быть у населённого миллиардами существ – мира. И всё таки, почему оно такое? Хоть раз кто-нибудь из вас задумывался?
Рук никто не тянул, все сидели с прикушенными языками. Молчание разрушил умник-юморист с его факультета, ляпнувший:
– Может придумавший это название, любил моду и гламур?
– Да, да или был ювелиром! – Слова той миленькой блондиночки, как раз игравшейся с колье из разноцветной бижутерии.
– Старателем, геологом!
Взгляд профессора тяжелел, но посветлел после фразы одного господина в костюме, с небрежно заброшенным пиджаком на плечо и дорогими часами из золота на руке:
