В 1987 году в здание Института «Остров Земля» в Сан-Франциско вошел 30-летний Сэм Лабуддe. Он мечтал бороться с вырубкой тропических лесов и получил назначение в Мехико, где ему предстояло стать экологом-наблюдателем. В холле института Лабуддe прочел статью о том, как при ловле тунца рыбаки уничтожают миллионы дельфинов. В этом промысле используются огромные сети-ловушки, окружающие целые косяки тунца, а заодно и любую другую живность, оказавшуюся поблизости. Попав в такую сеть, дельфины тонут или гибнут от полученных увечий. Текст статьи производил оглушающее впечатление, но статье не хватало иллюстраций. И вот вместо спасения тропических лесов Лабуддe убедил руководство «Острова Земля» выделить ему видеокамеру (дело было в 1980‑х, и эти устройства еще не были распространены повсеместно). Он задумал наняться на траулер, чтобы заснять истребление дельфинов.
Лабуддe удалось устроиться сначала матросом, а затем коком на панамское рыбачье судно, занимавшееся промыслом у берегов Энсенады в Мексике. С огромным риском он отснял несколько видеокассет, где показаны мертвые и умирающие в рыболовных снастях дельфины. На основе его съемок «Остров Земля» начал информационную кампанию на национальном и местном телевидении США. В газетах и журналах появились публикации на эту тему, в том числе цикл из трех статей Кеннета Брауэра в The Atlantic Monthly. Кампания была направлена на то, чтобы пристыдить виновников и выставить их на обозрение американской общественности. Мишенью стала индустрия добычи тунца, в частности три крупнейшие компании: StarKist, Bumble Bee и Chicken of the Sea.
Примерно в то же время я упросила маму купить мне книгу «50 простых вещей, которые может сделать ребенок ради спасения Земли» (50 Simple Things Kids Can Do to Save the Earth). Следуя совету из этой книги, изданной в 1990 году, я написала запрос в Институт «Остров Земля». Через несколько недель я вынула из почтового ящика нашего дома в глуши Огайо конверт, пришедший из Сан-Франциско, от тех самых людей, с которыми сотрудничал Лабуддe. В конверте были в том числе его черно-белые фотографии искалеченных и мертвых дельфинов на палубе промыслового судна. Забыть такое невозможно. Материалы кампании, развернутой «Островом Земля», были призваны заклеймить позором рыболовецкую индустрию, а в результате вызвали чувство вины у меня. Что бы там ни думали другие, моя совесть твердила: то, что происходит с дельфинами, – это неправильно (не говоря уже о тунце). Вина – особое чувство, его инициатор и адресат – наше собственное «я», и вызываемый ею внутренний дискомфорт заставляет что-то менять в себе. Вглядываясь в те фотографии, я впервые испытала сострадание к живым существам, которых даже не видела воочию – знала лишь по картинкам в журналах о природе. Это был первый, но не последний раз, когда я почувствовала себя виноватой в том, что ем.
Бездействовать я не могла. Мне было девять, но я уже усвоила новые ритуалы 1980‑х, облегчающие муки совести потребителя. Я убедила нашу семью перестать покупать консервированного тунца, и не я одна. Фотографии истерзанных дельфинов потрясли и тронули множество людей по всему миру и породили массовый бойкот этой продукции со стороны самых обычных покупателей. В результате крупнейшим компаниям, занятым ловлей тунца, пришлось изменить технологию лова. В своем тогдашнем интервью Энтони О'Райли, бывший гендиректор Heinz (корпорации-владельца StarKist), сказал: «Я полагаю, плох тот гендиректор, которому нет дела до мнения своих потребителей. Повальная любовь детей к дельфину Флипперу и чудовищные сцены из съемок Лабуддe породили волну критики – прекрасно организованной критики, – и, думаю, это подкрепило растущую убежденность школьников в том, что с прежними методами рыбной ловли мириться нельзя».
Упомянутые школьники и их родители – эта категория потребителей избавилась от мук совести с появлением экомаркировки «Произведено без ущерба для дельфинов». Мы все вздохнули с облегчением и снова стали есть консервированного тунца. Больше 10 лет я и не вспоминала об этой проблеме и не задумывалась о том, что же это такое – экомаркировка. Задуматься меня заставило понимание того факта, что нас провели.
Логотип «Без ущерба для дельфинов», появившийся в 1990 году, был лишь одним из новоявленных рыночных инструментов спасения мира. В том же году правительство США приняло закон об органической пище (хотя первый сертификат экологически чистой продукции был выдан в калифорнийском Санта-Крузе еще в 1973 году). Международный совет по экологически рациональному использованию лесных ресурсов был создан в 1993 году, после многолетних споров о том, какие методы ведения лесного хозяйства могут считаться экологически жизнеспособными. В 1997 году начал свою деятельность Морской попечительский совет – ведущая организация, занимающаяся сертификацией экологически устойчивого рыболовства, а также была создана международная организация этичной торговли Fairtrade International. В дальнейшем появлялись все новые и новые программы и маркировки.
До начала всеобщей погони за экологическими сертификатами публичная огласка и бойкотирование были направлены на фундаментальную перестройку бизнес-деятельности компаний или целых отраслей. Такие активисты, как Цезарь Чавес, инициировавший в 1960‑х забастовки сельхозрабочих и потребительский бойкот столового винограда, не удовольствовался бы появлением на упаковке с виноградной гроздью наклейки «Собрано работниками ферм, получившими за свой труд установленную минимальную зарплату». Целью тех акций было не успокоение совести малой части потребителей, а (наряду с прочим) изменение федерального законодательства в части минимального размера оплаты и безопасности труда сельскохозяйственных рабочих. Вскрытие фактов антисанитарии на производствах фасованного мяса в начале XX века также не ставило своей целью разработку этикетки, которая убедила бы неравнодушных покупателей, что приобретаемая ими продукция произведена в соответствии с требованиями гигиены. Целью было повсеместное повышение санитарных норм.
