Эту книгу я посвящаю своим родителям, которые всегда верили в меня и всячески поддерживали. Они – мои добрые хранители, мои ангелы, мой самый счастливый билет в жизнь…
На вопрос «Зачем в Питер?» каждый переехавший сюда даст свой ответ. Я в тридцать лет поняла, что хочу жить в Санкт-Петербурге. Хотелось стать частью этого города, но было непонятно, как реализовать свою мечту. Лишь спустя десять лет у меня хватило смелости взять билет в одну сторону и просто уехать.
Тогда это казалось безумием. Почти все деньги я потратила на дорогу и на двухнедельную аренду квартиры. Со мной были мои сыновья, Саша и Егор, и вопрос, что мы будем есть и где нам жить дальше, стоял очень остро. В то же время на душе у меня было так легко и спокойно, словно с нее упал тяжелый камень.
Через несколько дней я случайно встретилась с женщиной, которая предложила нам пожить у нее на Васильевском острове, покуда я не придумаю, что делать дальше. Пока мой разум лихорадочно соображал, как без заработка оплачивать любезно предоставленные нам комнаты, мой отец, который живет на крохотном острове в Тихом океане, прилетел меня поддержать. С ним рядом у меня вернулось ощущение безграничного доверия к миру. Я нашла работу в новой для меня сфере, устроила детей в школу и начала жизнь с чистого листа. Санкт-Петербург приветливо распахнул нам свои объятия и никуда больше не отпустил.
Парадные фасады и мрачные дворы-колодцы, толчея на Невском и безлюдные улочки острова Декабристов, восторженные лица туристов и нерадостные – местных жителей… Питер – разный: хмурый и ласковый, роскошный и нищий, с ним то погружаешься в пучину отчаяния, то возносишься к небесам от восторга. Но для меня самым главным его достоянием оказались люди, живущие в нем обычной будничной жизнью, наполняющие его особым смыслом, такие же уникальные, как и он сам.
Любимым нашим местом для воскресных прогулок стало Смоленское православное кладбище: Егор катился на самокате по Четырнадцатой линии Васильевского острова до самой Смоленки, потом вдоль речки – к кладбищенским воротам, сворачивал у часовни Ксении Петербуржской и дальше мчал по дорожкам, куда глаза глядят. У семилетнего мальчишки не было никаких предрассудков: он срывал одуванчики и собирал рассыпанные тут и там монеты, мог присесть на скамейке у незнакомой неогороженной могилы и перевести дух.
– За пирожками? – спрашивал, улыбаясь беззубым ртом почти первоклассника, и сразу кивал утвердительно. – Тогда догоняй!
В обеденное время в трапезной у монастыря продавались горячие сладкие пирожки. Рассчитывался Егор собранными на кладбище монетами: «Как будто меня ангелы угостили, да, мам? Похороненные люди, они же стали ангелами?»
Я трепала его по голове, не зная, что ответить. Хотелось бы так же беззаветно верить в помощь небес, но меня не приняли на обещанную работу, и будущее пугало…
Месяц назад мы приехали из краевого центра на юге в Петербург и поселились на Васильевском острове. Забросило нас сюда приглашение поработать учителем истории в Вальдорфской школе и обещание принять Егора в первый класс без вступительных испытаний и за умеренную плату. Не было сил больше оставаться в душном, переполненном приезжими людьми южном городе, за несколько лет из цветущего сада превратившегося в пыльный многомиллионник. Жила я одна со своими детьми, новую семью создавать не собиралась, поэтому приглашение директора школы приняла с радостью: через три дня приеду, только соберу ребенка и вещи.
Временно поселились у Виктории – она одна жила в трех комнатах и две уступила нам, позволив переставлять мебель и пользоваться своим холодильником. Я мониторила все известные площадки с объявлениями в поисках отдельной квартиры неподалеку, и квартиры сдавались, но их мгновенно занимали вездесущие китайские студенты: селились вскладчину по пять-шесть человек, держа тем самым цены на аренду на запредельной высоте. Потом выяснилось, что мой старший сын Саша пропускает занятия в колледже с момента моего отъезда и, по кубанскому закону гостеприимства: «Женщина, за документами вход через конверт, вы что, маленькая? Вход – рубль, выход – три», Сашу пришлось срочно устраивать в десятый класс обычной Василеостровской школы. Так его аттестат из колледжа смог запросить директор. Со временем мы привыкли к своим двум комнатам, где до потолка можно было дотянуться, только встав на стол, потом на стул, а потом еще и на носочки. Покрыли истертый временем пол морилкой, Саша привез книги, игрушки, посуду, мы купили новую мебель взамен проданной старой, расставили цветы на огромных подоконниках и задумались, как жить дальше.
Погода стояла сухая, начался сезон белых ночей, радостные туристы сновали по улицам круглые сутки, поэтому положение наше не казалось мне трагическим. Мы с Егором исследовали все закоулки Васильевского, обедали на верандах, приходили домой уставшие, наспех мылись и падали спать. Особенно нам полюбился огромный детский городок со спортивными тренажерами и роллердромом под открытым небом. Там мы случайно наткнулись на неприметный дворик среди новостроек: покосившийся домишко, окнами вросший в землю, пара сараюшек и кривые деревца. Вряд ли там кто-то жил – люди беспрепятственно сновали мимо, протоптав дорожку от громадных высоток к автобусной остановке.
– Мам, там кино снимают, пойдем посмотрим! – Я с трудом оторвалась от книги Шефнера. – Хоронят старуху, но никто не плачет, все только ругаются. И я уже узнал…
– Тебе сколько раз повторять?.. – возмутилась я.
– …Что с незнакомыми нельзя говорить? Но ведь я сначала познакомился! – Егор припарковал самокат и тянул меня за рукав, поднимая со скамейки. – Пойдем, это здесь, тот старый домик.
Не знаю, какая сила заставила меня пойти в сторону выясняющего что-то сборища, но через пару минут я уже разговаривала с пожилой женщиной, отошедшей от катафалка. На ней было какое-то тряпье, надетое в несколько слоев, резиновые калоши, лицо сухое, глаза впалые с коричневыми синяками вокруг.
– Померла Кузьминична. Все из-за проклятого сарая! А вы здесь чего?
– Думали, кино снимают. Пришли посмотреть, – ответила я простодушно.
– Кино… Присядь вот, – тетка ловко придвинула мне табурет, на котором недавно покоился гроб. – Такое кино тебе расскажу…
Я оглянулась в поисках Егора – он, потеряв интерес к происходящему, укатил на детскую площадку, и приготовилась слушать.
– Кузьминична в этом доме блокаду пережила. Когда все началось, ей лет пять было. Осталась она и старшая сестра ее. Мать в первую же зиму от голода опухла, отца на фронте убили, братья тоже где-то сгинули. Сестра тут рядом работала на хлебозаводе, может, и приворовывала. Но выжили обе, вот что главное.
