Котиль взглянул на реку, и глаза его налились бешенством. Остановившись шагов за десять до воды, он втянул в ноздри воздух. Пахло смесью мазута, тухлых яиц и ещё какой-то гнилью. Васильев остановился рядом с ним.
– Это уже последняя, – обронил Котиль.
– Что последняя?
– Рыба последняя. Та, что пережила предыдущие выбросы. Но это – всем выбросам выброс. Больше рыбы не будет.
Поверхность реки была покрыта дохлой рыбой, плававшей белёсыми брюхами вверх. Мелюзга была рассыпана, словно семечки, рядом с крупными рыбинами, караси упокоились рядом со щуками, окуни гнили неподалеку от плотвы. Ветер, подымая лёгкую, блестевшую всеми цветами радуги волну, сбивал дохлятину в кучи, прибивал к берегу, разнося по округе отвратительный запах. Ели, росшие на берегу, протестующе шумели, и больше никаких звуков слышно не было, словно всё окрест вымерло.
– Не только рыбы больше не будет, – сказал Котиль. – Ничего здесь больше не будет. Ни природы, ни жизни вообще. Скоро эта опухоль разрастется на всю страну, на весь мир. Да она уже разрослась.
Он запустил руку в рыжие волосы и со стоном потянул, словно вознамерившись вырвать пучок. На лице его появилась гримаса ярости, но он быстро успокоился, как человек, не первый раз столкнувшийся с подобным.
– Надо что-то делать, – отозвался Васильев, переминаясь на коротких, кривоватых ногах. Сплюнув в сторону, он озабоченно посмотрел на товарища и перевел взгляд на реку. – Соберём людей, перекроем дорогу!
– Толку. Уже перекрывали. Опять пригонят ментов, дадут нам дубинками, пару суток продержат в обезьяннике.
– Что ты предлагаешь?
– К чёрту перекрытие дорог! – выкрикнул Котиль. – К чёрту весь этот детский сад! Они по-человечески не понимают. И никогда не поймут. Плевать хотели они на эти жалкие протесты! Если им что-то надо – что они делают? Топчут в грязь, убивают, всё, что угодно! А мы им культурно дороги перекрываем.
– И что ты…
– Надо действовать на их территории. Посмотрим, как им это понравится. Они привыкли гадить в чужом доме – а мы залезем к ним.
– Ты уверен?
– А ты ещё нет? Сколько можно терпеть эту сволочь! Что я, рыжий что ли? – он горько усмехнулся, отвернувшись от реки, и тоскливо поглядел на вершины елей.
– Там охрана. И неплохая, вроде…
– Ничего, обойдём охрану их доблестную. Ночью пойдём.
– Ты слышал, в тайге какая-то тварь опять напала на охотников?
– И что?
– Из троих только один выжил. Двоих разорвала, не успели глазом моргнуть. Говорит, тварь такую силу имеет, что мама дорогая…
– Так она людей ест?
– В том-то и дело, что нет. Пожрала сигареты и выхлебала бензин для костра. И кровь у неё серая. Прямо монстр из иных миров.
– Чего? Что за бред? – не поверил Котиль. – Сколько они заложили за воротник?
– Да нет, мужик вроде нормальный, Иван его знает. Тем более не первый раз, не слышал?
– И что это может быть? С НИИ что-то сбежало?
– Скорее всего. Они доиграются со своими экспериментами. Мало двуногих идиотов, так они еще бог знает что выращивают…
– Ну, что бы там ни было, нам не тварей бояться надо, а людей. И выращивать никого не надо. Люди, сам знаешь, пострашнее всяких тварей будут.
Марина вышла из ванной, кутаясь в махровый халат и поправляя влажные белокурые волосы. Войдя в кухню, она зло грохнула на плиту кофеварку и повернула краник, автоматически загорелся газ. Лениво подняв руку, пальцем с ярко-красным ногтем она дотронулась до сенсорной кнопки на блестевшей хромом вытяжке. Едва слышно загудел двигатель. Проделав это, с недовольным выражением лица она неспешно продефилировала в спальню и стала надевать колготки.
На кровати полированного дерева размером с хоккейную площадку спал Бардаганов. В который раз мелодично отозвался будильник, но на него он не произвел никакого воздействия – он всё так же похрапывал, раскинув руки и почти сбросив на пол подушку.
– Вставай! – рявкнула Марина, презрительно взглянув на мужа. Тот едва заметно пошевелил ногой и приоткрыл опухшие глаза.
– Тебе не будильник надо, а гвоздь в одно место! Опять нажрался, как свинья! Ты хоть помнишь, что вчера вытворял?
– Рот закрой, – прохрипел Бардаганов, не двигаясь.
– Ты мне рот не затыкай! – с остервенением выдала Марина, застёгивая бюстгальтер. – Я твоя жена, как – никак. Не то, что эта твоя шлюха!
– Какая?.. Я уже забыл…
– Ой-ой, забыл! Хоть не ври! Зато я ничего не забыла! Ты про жену забыл, это да.
– Ты что, не видишь…
– Я всё вижу, всё. Тебе верить – себя не уважать. Мы на Бермуды вообще-то собирались, ты и это забыл.
– Да лети, кто тебя держит!
– Нет уж, вместе собирались.
– У меня работа, у меня… – медленно, с натугой выговаривал Бардаганов, бессильно лёжа в постели.
– Да, да, работа у тебя, пьянки до полусмерти, шлюхи у тебя!
– Тебе явно надо на острова. Голову на солнышке погреть, чтоб тараканы оттуда поразбегались.
– А я уже не хочу никуда. Вернее хочу, но не на неделю.
– Вали хоть на месяц, в чём проблема?
– Проблема в том, что я хочу туда навсегда! – повысила голос Марина. – Не на Бермуды, но куда-нибудь туда. Туда! Туда! Навсегда! Чтоб глаза мои не видели всего этого!
– Уедем, я же тебе говорил. Но здесь ещё дел по горло, ещё денег надо выбить, пока есть возможность.
– Так выбивай!
– А я чем занимаюсь, по-твоему?
Он решительно и злобно отбросил одеяло, словно это оно было виновато во всех проблемах, и поднял могучее, спортивное, но уже начавшее заплывать жирком тело с кровати. На левой щеке его алел шрам, который тянулся почти от глаза до рта. Тотчас, схватившись за виски, он мучительно застонал и уселся обратно.
– А, чёрт! Выбивай… Это с меня выбивают! Все словно с цепи сорвались. Деньги, деньги! А тут еще эти зелёные, журналисты и прочая мразь – снова прибегут со своими плакатами, со всем этим барахлом!
– Забей на зеленых, на журналистов!
– Я давно на них забил. Да на всех не забьёшь.
– Забей на Москву, на всех!
– Не лезь, куда не надо!
– Так ты никогда ничего не добьёшься! Продай всё, всё к чёртовой матери, и поехали отсюда!
– Закрой, наконец, пасть!
– Или дай мне денег, я уеду, а сам делай, что хочешь! Только нормальных денег, а не жалкую подачку! – Марина уже почти орала визгливым голосом, требуя своё, кровное, словно речь шла о жизни и смерти.
– Денег тебе! Ты ж их спустишь за месяц!
– Тебе какое дело? Половина всего – моя!
– Не переживай, когда коньки отброшу – всё твое будет.
– И когда ж это ты осчастливишь меня? Может, поведаешь хоть, когда такое событие произойдет? Что у тебя там по плану – очередная пьянка до полусмерти, или раньше пристрелят?
Бардаганов припарковал «Джип» возле конторы, не торопясь вывалился из него и с маху хлопнул дверцей, всей грудью вдыхая привычный и вездесущий запах нефти. Подпухшее лицо его со шрамом и ожесточенно-зверским выражением не гармонировало с приличной светлой рубахой из дорогой ткани и тёмными брюками. Вокруг кипела работа, сновали люди в промасленных спецовках, перемешивая кирзовыми сапогами грязь. Неподалеку от конторы размеренно и плавно, как колодезный журавль, бил поклоны штанговый насос, из отстойников порывы ветра несли запах гнили. Возле проржавевших мусорных баков двое рабочих, матерясь, о чем-то спорили.
