Сегодня к нам на подстанцию пришли две женщины и спросили:
– А где у вас находятся собаки?
Я быстро ответил:
– Какие собаки? У нас? Да вы что? У нас только электричество.
Я-то помню распоряжение зама главного энергетика о том, что собак нельзя не то что гладить, а даже кормить.
– Как же? – говорят женщины. – Слыхали мы о вашей подстанции, здесь у каждого трансформатора собачья будка стоит.
– Это не будка, – отвечаю я. – Это ящик с песком. Смотрите: он красного цвета.
– А хоть зелёного. Будка и есть будка. Вон, кто-то в ней даже лает.
– Это ветер, – говорю я, – завывает в проводах.
– И хвостом виляет.
– Да не хвостом, а проводом.
– Что-то много проводов у вас тут хвостами виляет, – настаивали женщины. Впрочем, нас не хвосты интересуют. Говорят, у вас здесь одна собачка ощенилась.
– Слухи, – ответил я. – Собаки лают – ветер разносит.
– А! – обрадовались женщины. – Всё-таки лают!
– Нет. Выражение такое. Я так просто выражаюсь, а лают совсем и не собаки, а люди.
– Кто конкретно?
– Не знаю, – пожал плечами я. – Может, старший мастер, Матершенко. Он чего только не расскажет, чего только не напридумывает.
– А веди-ка ты нас к Матершенко, – женщина в пуховом платке стала наступать на меня.
Я попятился от неё.
– Не могу. Он человек занятой. Старший, всё-таки, мастер. Ему схемы чертить надо, чай пить, байки травить. В общем, некогда ему.
– Веди-веди, – настаивает женщина. – Уж мы-то разберёмся, что там за мужчина такой интересный, который чай одной рукой пьёт, а другой байки травит.
– Нельзя, – отвечаю я. – У него рабочий день до пяти, и если он все байки до пяти не расскажет, не уснёт. А если не уснёт, будет всю ночь на саксофоне играть, а соседи его больно не любят музыку. Потому что они художники. Художники вообще музыкантов не любят. Даже если они старшие мастера.
И сказав эту фразу, я упёрся спиной в лопаты. То есть дальше была стена – отступать некуда.
– Ничего, – ответили женщины. – Мы вашего старшего мастера с собой заберём. Будет нам на саксофоне играть, пока мы будем отдыхать с собаками.
Я сделал ещё шаг назад, лопаты загремели, и какая-то одинокая маленькая лопата грохнулась с потолка и упала прямо к моим ногам. Я подскочил от неожиданности, а женщины, наоборот, сразу подобрались и пошли на меня.
И тут я схватился рукой за сердце и сказал:
– Доколе? Мы и собаки – вещь несовместимая. Только не мы, и только не они!
Я схватил ту самую одинокую лопату и стал крутить ей, словно нунчаками.
– Не подходите! – крикнул я. – Потому что мне кормить собак запрещено! И гладить! И говорить о собаках тоже!
Женщины остановились, посмотрели на меня, покрутили пальцем у виска и пошли кормить щенков. Одного даже поймали и увезли с собой.
Потому что женщинам собак можно кормить, и даже сачком ловить их можно, а электрикам нельзя. Вот такая сложная она – профессия электромонтёра в условиях Крайнего Севера.
Пришёл я утром к механику за путёвками на автомобиль, сел на стул рядом со столом Евсея Платоновича, жду, когда он хитро улыбаться перестанет и в путёвках всё, что нужно, напишет. А он, конечно, написал всё, но улыбаться хитренько не перестал, а наоборот даже – сложил все путёвки в аккуратную стопку, поправил их и поглаживает.
Гладит и на меня так с прищуром из-под очков смотрит, а в лысине у него лампа отсвечивается.
– Я, – говорит, – всё равно узнаю.
Говорит и всё путёвки поглаживает, точно они не путёвки, а женщина любимая.
– Всё равно узнаю, – говорит.
– Обязательно, – на всякий случай согласился я и потянулся за путевыми листами.
Евсей Платонович отодвинул их от меня и снова замурлыкал:
– Узнаю. Не будь я Царапкин Евсей Платонович. Ты ведь знаешь, почему вы электриками, а не водителями оформлены?
Ну, это я уже много раз слышал. Потому что у нас предприятие специальное для электроснабжения города. А водители мы потому, что сам себя ты возишь, и сам же работу электрика делаешь. В общем, работаешь, как минимум, за двоих, а получаешь за одного.
– Вы электрики, а не водители потому, что электрикам больше платят. А о радиаторе я всё равно узнаю.
Я подумал, что пока Евсей Платонович ничего не узнал, стоит как-то умудриться у него умыкнуть путёвки. Заявок море, работы на весь день. И в машинах я не очень разбираюсь: мне что радиатор, что вентилятор. И снова потянулся за путевыми листами.
Но Евсей Платонович снова заулыбался хитро из-под очков и потянул бумагу на себя.
– Я всё равно узнаю, кто вам радиатор такой поставил. Вот кто?
А я почём знаю. Я вообще недавно из отпуска.
– Ах, из отпуска, – сказал механик. – Ну тогда другое дело. Держи путёвки и не гоняй: на улице гололёд и ветер. И шарф не забудь надеть. И чай с малиной обязательно выпей. А лучше мёда съешь. И узнай, кто вам радиатор такой поставил. Потому что он большой какой-то, а должен быть маленький, как моя ладонь. Или как две ладони. Но не больше.
Я пообещал, что спрошу у Артёма Жадина и побежал быстрей из кабинета, пока Евсей Платонович не передумал и кричать не стал. Потому что когда он кричит, совсем некрасиво получается: краснеет зачем-то, брови хмурит, очками на носу шевелит.
И только за моей спиной захлопнулась дверь, механик завопил:
– Я всё равно узнаю! Кто вам такой радиатор поставил!
В это время в кабинет заходил Гриша Григорьев. Он спросил:
– Кто?
А я почём знаю. Но кто-то ведь поставил – это точно. Не бывает такого, чтобы никто никогда не ставил. На то он и радиатор.
