Несанкционированное предисловие
Я решил написать о том дне, когда на Землю сбросили ядерную бомбу. Я начал с опроса разных людей: «Что конкретно вы делали в тот самый день, о чем разговаривали с соседями, к какому врачу у вас был запланирован визит?» и все такое в таком духе. Тайная организация по разработке и созданию оружия массового поражения – сокращенно ТОРС ОМП – прислала мне на почту гневные отзывы о проделываемой мной работе. Как они об этом узнали, даже догадаться трудно.
«Нам известно наперед о каждом запланированном вами шаге, вы у нас на крючке» и все такое прочее. Я стал проверять комнату, которую я на тот момент снимал в постсоветском панельном доме, на предмет всеразличных подслушивающих и подсматривающих устройств. Ничего так и не обнаружив, я сел за работу, и тут мне пришла в голову идея: в ответ на такое обращение и скрытые, как мне показалось, в нем угрозы, призвать вассалов из ТОРС ОМП к дальнейшей финансовой помощи в предприятии, которое я задумал. Клин клином, как говорится. И это сработало.
Взамен на мои просьбы в финансировании, я обязал себя следовать их планам сокрытия и фальсификации реальной информации. Таким образом, я получал доступ к дополнительным сведениям, которых мне было не видать, как собственных ушей или небного язычка, не прибегни я к подобной уловке, что называется внедрение.
Многие вопросы мне приходилось обсуждать с их агентами, которые следили за каждым моим шагом и могли в любое время пожаловать ко мне домой; сколько бы я ни менял дверной замок, им удавалось его вскрыть, и тогда они начинали долгие расспросы о том, сколько страниц мной исписывается каждый день, сколько частей, глав, абзацев, планирую ли я ставить там-то и там-то точку или же запятую…и все такое в таком же духе. Потом же, когда я послушно проходил эту стандартную процедуру, которую я прозвал анкетированием, они начинали с того, что просили что-нибудь выпить (по этой причине мне приходилось постоянно держать дома спиртное в больших количествах), и затем пускались в длинные, порой даже сентиментальные рассуждения на тему жизни и смерти. Мне приходилось работать по ночам; когда агенты, следившие за мной, теряли бдительность, я сворачивал рукопись в полиэтиленовый пакет и прятал в сливном бачке.
Я ясно понимал, что меня не очень-то интересуют такие вопросы как мировое господство или там эра высоких технологий. Я знал, что ни за что не напечатаю и строчки о том, как какие-то там ученые собираются по вечерам в кегельбане пропустить стаканчик-другой. Единственный доступный для меня формат – это роман в романе, заключенный в жесткие рамки обыденности, потому что фантазировать у меня получалось всегда из рук вон плохо. Это не значит, что я классический реалист, я не пишу документалистику в субботней прессе, потому что и это тоже у меня навряд ли бы вышло на уровне хотя бы выше среднего. Корнем и главной движущей силой моей работы стали случайные события, сами собой произошедшие, я просто переносил это самое на бумагу и таким образом шел дальше, дальше и дальше, пока не дошел до текущего предисловия, которое, как мне показалось, будет очень кстати, чтобы как-то прояснить некоторые детали.
*******
Наркоманы, подсевшие на ещё не синтезированные наркотики, сутенеры, сдающие в аренду человеческие души, воры, вынужденные просить милостыню, и писатели, пишущие от руки. Здесь считается плохим тоном, если у тебя нет собственной пишущей машинки.
– Вы пишете от руки? Какое хамство!
В местном портовом притоне негде жопы уронить. Битком моряков и прочей швали. Девочки с верхнего этажа просятся на коленки к мужчинам в широкополых шляпах, дымящих сигарами и судорожно печатающих, печатающих на своих портативных вапро и телетайпах, транскрибаторах речи. Потные и безжалостные официанты разносят выпивку, а бармены протирают стаканы и разливают, разливают и разливают. Какое-то время назад быть писателем было невыгодно и даже очень опасно; теперь же это стало новым суперпопулярным занятием для мудаков, наркоманов, воров и продавцов с черного рынка.
Использование методов автоматического письма, то есть потока свободных ассоциаций, дает возможность предсказывать будущее. Только не в том классическом понимании, в котором преподносят это гадалки и уличные пророки. Влияет ли напечатанный текст на окружающую меня действительность? Да, конечно. Или же он написан под диктовку этой самой действительностью? И это тоже. Ну а что же тогда главенствует в таком случае? А разве это важно? Важнее, что напечатанный текст имеет отношение к вещам, которые только произойдут, и которые обычный человек не в состоянии увидеть или предсказать. Я не удивлюсь, если пророк на самом деле гадал не на кофейной гуще, а на методе нарезок Гайсина.
Вечером у меня была запланирована встреча, но я на нее попросту не пошел. Я опоздал на последний паром, отходящий в Санта-Монику. На телефон отвечать было бы в моем случае крайне безалаберно, и я сбрасывал раз сто. Каждый раз, когда телефон начинал вибрировать у меня в кармане, я с закрытыми глазами должен был достать языком до кончика носа и только потом сбросить. Для меня это превратилось в некий ритуал, и как жить дальше без него я не представлял. Прохожие на улицах вели себя сдержанно и даже слегка побаивались меня. Таким макаром я добрался до таксофона, но у меня не оказалось мелочи. Тогда я нырнул в оживленный поток на углу Лексингтон-авеню и Сто двадцатой. Никто меня не преследовал, я встал у местного гей-клуба и через витрины наблюдал за прохожими. Некоторые из них были похожи на следопытов. Например, тот мужичок с мультяшным гульфиком и собачонкой. Или молокосос в курсантской форме, который подошел стрельнуть сигу. Сбоку у него на ремне болталась фляга – сто пудов не с минеральной водой. Глаза его были зеркальными. Или ещё была шлюха, которая тоже за радость прицепилась и начала домогаться до меня на предмет угостить ее по минимуму выпивкой, забуриться в дешманский мотель, а дальше дело за ней. Денег у меня не было. Вернее, я точно этого не знал, так как опасался наткнуться на жучок, если полезу в бумажник. Они не должны прознать, что я их раскусил, пусть лучше думают, что я у них на крючке.
Какая-то старушенция в латексном красном комбинезоне просит, чтобы я помог ей перейти дорогу. Разве она не видит, что я и шага ступить не могу? Одним только взглядом мне удаётся ее переубедить, и она удаляется до ближайшего таксофона. Изредка я поглядываю на нее, как бы она не наделала глупостей. Она же пялится на меня и разговаривает с кем-то в этот момент по телефону. Понятно сразу, что обсуждаемым предметом являюсь я. Неужели ей хватило смекалки разгадать?
