Большую часть жизни Корней Пчелкин предпочитал считать себя человеком не глупым. Чего, правда, нельзя было сказать о его поступках. Однако, как ни крути, но все же, по прошествии ни одного десятка лет, Корнею не было стыдно за бурно прожитые годы. Перефразируя крылатую фразу одного юмориста, Пчелкин любил повторять: ему даже приятно что-то вспомнить из прошлого, но не обо всем удобно рассказать воспитанным людям. Не говоря уж о том, чтобы вот так взять и запросто о чем-то да и написать. Или того хуже, взять да издать.
Именно издать! Да-да, взять и издать! Так вот, прямо и предлагал один его старинный друг, коллега по журналистскому цеху, можно сказать, маститый писатель. Издать сборник рассказов, баек, которые Пчелкин с удовольствием травил на каждом междусобойчике.
После стольких лет работы в редакции никто и представить не мог, что именно писать и издавать окажется для Корнея Пчелкина архисложной задачей. Причем, убедить всерьез взяться за перо ему, в первую очередь, нужно было самого себя. И вот в один не самый прекрасный день Корней вдруг сказал себе, а почему бы и нет?!… Только, это будет непременно роман! И глыба всей жизни сдвинулась.
За свою жизнь Корнею Пчелкину посчастливилось прочитать не одну увлекательную и по-настоящему интересную книжку. Но только Довлатов смог заставить Пчелкина взяться за перо. Это были те времена, когда Довлатовым или скорее Довлатовой восхищались все поголовно. Настойчивый коллега ненавязчиво подсунул Корнею рассказы того самого Довлатова. И о чудо, после нескольких страниц довлатовских рассказов Пчелкин вдруг отчетливо представил, что так он и сам сможет.
Но, так чтобы всерьез засесть за настоящий роман, Корней и тогда все же еще не мог. Видимо, по этой причине Корней и решил попробовать написать что-то несерьезное, даже шуточное. К своему удивлению, Пчелкин быстро убедил себя в том, что лавры Ильфа и Петрова, или Гашека ему точно не грозят и дело действительно пошло. Страница за страницей на бумагу ложились воспоминания о работе Корнея в районных редакциях местных газет.
Корнею удавалось даже пофилософствовать. По мнению Пчелкина, у хорошей шутки должна быть нелёгкая судьба. По настоящему хорошей шутке, считал Корней, очень трудно родиться вот так сразу. А уж тем более, потом еще и пробиваться в этой жизни. Во всяком случае, до тех пор, пока она не заслужит право на ту самую жизнь. Так сказать, из уст в уста, в умах и сердцах и т. д. и т. п.
Большей частью, в шутку, как и в правду, верят не все и не сразу, утверждал Корней. Хотя, он и допускал, что бывают и исключения. И тогда шутка врывается в нашу жизнь сразу и навсегда, живет долго и счастливо. Так сказать, на радость автору и людям.
По этому поводу Корней Пчелкин развил даже целую теорию. А его околонаучный вывод «О природе правды и шутки» мог вполне вылиться в премудрый трактат. Правда, для этого Корнею нужно было родиться на пару веков пораньше. В основе этой нешуточной идеи Пчелкина лежало его собственное глубокое жизненное убеждение. Мол, как и правду, некоторые шутки не то что бы не любят, но определенно недолюбливают. А порой, даже и опасаются.
Если быть совсем точным, то шутки над собой, по мнению Пчелкина, не любит никто. Ни-и о-дин! Ну в смысле, ни один психически нормальный, в здравом уме и твердой памяти человек. Кто станет до слез ухохатываться над самим собой? Правильно, никто.
Точно так же, как не любят и правдоискателей, вроде самого Пчелкина. Этаких неугомонных правдолюбцев. Впрочем, как и неугомонных шутников над всем и вся. Нет, с такими шутниками, конечно, весело, допускал Пчелкин. Их-то, в отличие от правдолюбцев, хоть уважают больше. Но где-то в глубине души их тоже недолюбливают, а начальство даже и побаивается.
Взять скажем, к примеру, прогульщика-правдолюбца. С ним, любому начальству, всё предельно ясно. Чего не скажешь о шутнике?! Да будь он хоть трижды прогульщиком, никакой ясности с ним нет. Даже у самого умного начальства никакой ясности с шутниками нет. Начальству даже объяснения с такого нарушителя брать бесполезно. Потому как, может оказаться так, что по смыслу не то что ясности, а вообще никакого смысла нет в его объяснениях. Ну ведь, правда же?! Пойди, разбери этого шутника. Бывает, что и совсем даже не понятно, отшучивается он так, или вежливо посылает начальство.
Чувствовать-же себя дураком, не хочет никто. Ни один начальник. По сему, считал Пчелкин, надо начать с рассказов, хотя и шуточных, но непременно про жизнь. Мучиться по поводу того, как ему писать – взаправду или в шутку, Корней уже и не мог. В итоге, что получилось, то получилось. Возможно даже это будет новый жанр, правдивая шутка.
Хотя, если припомнить немые комедии, то по большей части всегда, когда стихал смех, окружающие, почему-то вдруг начинали колотить шутника. Того самого шутника, который сотворил над ними эту шутку.
ЗАПИСКИ КОРНЕЯ ПЧЕЛКИНА, РАЙОННОГО ГАЗЕТЧИКА, НАИВНОГО ЧЕЛОВЕКА И ГРАЖДАНИНА, КОТОРЫЙ В ДОБАВОК КО ВСЕМУ ЕЩЁ И ХОТЕЛ СТАТЬ ИЗВЕСТНЫМ ПИСАТЕЛЕМ
Первый раз в редакцию газеты «За доблестный труд» Корней Пчелкин попал еще в далеком школьном детстве и совершенно случайно. Попросту ошибся дверью, а точнее этажом. Корней знал, что мать его работает где-то в бухгалтерии отдела культуры. Он бывал у неё еще в начале семидесятых, совсем маленьким, потому и ошибся. Редакция поразила Корнея своей солидностью, некой всеобщей занятостью что ли. Мужчины в белых рубашках, многие в галстуках и почти все курили, даже женщины. В семье у Пчелкиных не курил никто, а галстуки и рубашки у отца были только форменные, зеленые. Еще, на массивном столе с тумбами, Корнею бросилась в глаза большая черная печатная машинка с желто-золотыми буквами. В те времена печатные машинки были наперечет, не то что компьютеры сейчас.
Если бы Корнею кто-то тогда сказал, что тридцать лет его трудовой биографии будет отдано редакции, он бы «плюнул ему в лоб», как говаривал небезызвестный литсотрудник районной редакции Вася Полтавец. К слову сказать, не только его, но и некоторых других работников редакции Пчелкин знал еще со школы. В классе литературы, где учился Корней был стенд о литобъединении «Родник». Юрий Сапожков, тогда уже пресс-атташе нашего посольства в Индии, заходил к ним на уроки литературы по приглашению учителя и классного руководителя Ивана Михайловича. Поэтесса Виолетта Ахмед-Бородкина тоже работала в редакции и была у них в школе на классных часах. Все читали свои стихи, рассказывали о работе редакции, о литобъединении. Песни Виктора Гина «Любо-овь, Ком-сомо-ол и Весна-а…» распевала вся страна. И была у гусевских мальчишек и девчонок некоторая гордость за своих Родниковцев, за свой город.
