Каждый поклонник Холмса может вспомнить свою первую встречу с этим человеком. Для меня это был июль 1977 года.
Мне было десять лет (типичный подросток 70-х: обтягивающая водолазка, брюки-клеш и адская стрижка). Отец повез нас на каникулы в Камбрию. Погода стояла наимрачнейшая, остановились мы в жилом амбаре – в те дни достаточно было окатить сарай из шланга, чтобы тот стал «жилым». Мы с сестрой умирали со скуки – хотя провели, пялясь на дождь, всего лишь день, – постоянно ноя, что хотим развлечений. Единственным спасением стал черно-белый телевизор, стоящий в углу нашей сырой комнаты. На «Би-би-си-Два» был «сезон Холмса» – заново показывали все фильмы с Рэтбоуном и Брюсом. Каждый вечер – новый фильм. Так я впервые увидел этого человека. На зернистом переносном телике. В хлеву.
Бэзил Рэтбоун – настоящий Шерлок Холмс. Изящные манеры, благородный профиль, голос, такой богатый и притягательный. Я сидел как завороженный, совершенно очарованный этим ярчайшим гением. Я никогда не видел никого, подобного ему. Он на самом деле мог заключить, что было совершено преступление, по следам краски на шляпке винта. Он мог вывести историю жизни человека по стертому наконечнику трости. Я тоже хотел уметь так! Впервые в истории интеллект казался таким привлекательным и крутым. Шерлок Холмс увлек меня в опасный и экзотический мир – мир, где злодеи не просто бьют вас дубинкой по голове, но сначала присылают апельсиновые зернышки, чтобы навести страху. (Я отчетливо помню, как дрожал на диване, смотря «Шерлока Холмса перед лицом смерти», триллер, основанный на пятом рассказе этого сборника, «Обряд дома Месгрейвов».)
Забыв о спокойной величественности Озер, я думал только о том, как бы быстрее вернуться в наш хлев вечером и включить телевизор. Шерлок Холмс – парень, с которым я хотел водиться. Если честно, я хотел быть им. Мы с сестрой стали Холмсом и Ватсоном[1], желающими засечь искусных преступников, держащих путь через сельскую местность, чтобы спрятать украденный жемчуг или сломать позвоночник очередной жертве. Преступный мир еще никогда не был таким чарующим – а ведь буквально вчера я хотел играть в рок-группе. Сегодня же я решил стать детективом. Судя по всему (так сказал мой отец), фильмы были сняты по книгам. Так что, когда каникулы закончились, я собрал свои карманные деньги и отправился в WH Smith[2]…
Каждый поклонник Холмса помнит свой первый сборник рассказов. Мой был толстой антологией в черно-красной мягкой обложке. Конан Дойл захватил меня с первой страницы и уже никогда не отпускал.
Сентябрь две тысячи восьмого. Тридцать один год спустя. Званый обед. (Теперь я хожу на званые обеды, потому что стал правильным взрослым. Даже приношу вино, и все такое.) Дом Стивена Моффата в Лондоне. Я, Стивен, Марк Гэтисс и наши спутники. Стивен захотел поговорить со мной о каком-то телевизионном сериале, который они придумали…
– Мы решили снять сериал про Шерлока Холмса, перенеся действие в современность.
Я с энтузиазмом кивал и размышлял: «Я не ослышался? Шерлок Холмс в двадцать первом веке? А это сработает? Ведь Холмс неразрывно связан со своей эпохой. Его мир наполнен двуколками, клубящимся туманом, газовыми лампами и секретными шифрами, выведенными кровью на стенах готических особняков. Можно ли перетащить Холмса, упирающегося и кричащего, в современность?» Стивен, как всегда, кипел энтузиазмом и бодро намекал на фильмы Рэтбоуна, действие большинства из которых было перенесено в 1940-е: «Если Рэтбоун смог, то и у нас получится».
– Хочу ли я написать эпизод? Спрашиваете!
Итак, спустя три десятилетия после первой встречи с Бэзилом мне предложили принять эстафету и внести вклад – очень небольшой – в наследие Шерлока Холмса.
Я склонен полагать, что сэр Артур одобрил бы то, что мы сделали в сериале «Шерлок». (О'кей, я могу так говорить, потому что это не мое детище, а Стивена и Марка – я просто примкнул к победителям после приятного ужина.) Создатель Холмса был весьма плодовитым – он написал пятьдесят шесть рассказов и четыре повести, чтобы познакомить нас с величайшим литературным сыщиком, но его отношения с собственным творением складывались непросто. Он никогда не ценил и не защищал его. Сначала Холмс был продовольственным талоном, прибавкой к докторскому жалованью: 50 000 слов, отправленные в издательство «Уорд-энд-Лок», принесли писателю скудные 25 фунтов за права и публикацию в рождественском альманахе. Он выпустил это ослепительное создание в мир, и именно мир создал из него легенду. Шерлок Холмс стал предметом бесконечных новых трактовок, причем некоторые появились уже при жизни Конан Дойла. И тот не был против.
Шапка охотника на оленей – наглядный пример. Она ни разу не упоминается – ни в историях, которые вы будете читать, ни в тех, что были до или после. Сидни Пэджет, художник журнала «Стрэнд», питал нежность к этому головному убору, и именно он первым нарядил в него Холмса. Фраза «Элементарно, мой дорогой Ватсон!» неразрывно ассоциируется с Холмсом, но Конан Дойл никогда ее не использовал. (На протяжении всех историй Холмс восклицает «Элементарно!» всего четыре раза – и всё.) Изогнутая трубка – более позднее дополнение, внесенное актером, игравшим Холмса на сцене. Он предпочел пенковую трубку прямой, потому что неуклюже обращался с реквизитом, а загнутую трубку было легче удержать. Итак – никакой шапки, трубки и знаменитой фразы.
А ошибки! Сколько жен было у Ватсона? Что-то между одной и пятью – тексты тревожно противоречивы. А полученное на войне ранение: сначала оно находится на плече, а потом перемещается на ногу. Но мы, конечно, никогда не обращаем на это внимания. А даже если и обращаем, то, ослепленные блеском героев и их приключений, никогда не заостряем внимания на мелочах.
Так что не думаю, что мистер Дойл расстроился бы, узнай он, какие вольности мы позволили себе с его творением. Он к этому привык. Шекспировские канонические произведения так же часто обновлялись в современных интерпретациях. И это, конечно, говорит о его величии. О том, что и без газового освещения, тумана и жутковатых поместий созданный им персонаж по-прежнему остается Шерлоком. Его голос заглушает любой гул.
Последний рассказ в этом сборнике называется, соответственно, «Последнее дело Холмса». (Предупреждение: если вы еще не знаете, чем все закончится, не читайте это предисловие дальше! Не надо. Я серьезно.) Профессор Мориарти борется с Холмсом над смертельно опасным обрывом на краю Рейхенбахского водопада в Швейцарии. Рисунок Пэджета, изображающий двух дерущихся не на жизнь, а на смерть мужчин, безусловно, один из самых канонических. В конце этого сборника сэр Артур лихо уничтожил свое творение. Неудивительно, что после этого он испытал на себе ужасный гнев читателей. В лондонский дом писателя пачками приходили письма с угрозами. Его осуждали в газетах. Карикатуристы изображали его плачущим над гробом. Писатель даже признавался, что однажды на улице какая-то женщина побила его зонтиком. В конце концов, он был человеком, убившим их любимого Шерлока Холмса.
