Это было в парижском дворце Сен-Поль, где я родилась; вопя как полоумная, я изо всех сил гналась за своей сестрой по комнатам королевской резиденции. Но Мишель, которая неслась, как заяц, преследуемый сворой гончих, была старше меня, и поймать ее никак не удавалось. Взбежав большими прыжками по широкой лестнице, она рванулась по пустынной галерее в вестибюль и попыталась захлопнуть передо мной двери. Мы были одни, и во время этой ожесточенной и довольно постыдной погони нас никто не видел.
Я уклонилась от тяжелой двери, и та с грохотом врезалась с размаху в стену. Я запыхалась, в боку кололо от быстрого бега, но пустой желудок неумолимо подгонял меня вперед, и отступать я не собиралась. Продолжая мчаться за сестрой, я с восторгом услышала, как Мишель вдруг жалобно заскулила, когда, поскользнувшись на повороте, наткнулась на острый угол громадного дубового шкафа, стоявшего у стены. После этого она опрометчиво влетела в зал для аудиенций, и тут я издала громкий победный клич. Другого выхода из этой комнаты, отделанной тонкой резьбой и позолотой, не было. Я поймала Мишель. Но что еще важнее, теперь я отберу у нее то, что она судорожно сжимала в кулаке.
Загнанная в угол, Мишель стояла передо мной, ожесточенно сверкая глазами и скаля зубы.
– Поделись! – потребовала я.
Она задыхалась от быстрого бега, но, несмотря на это, тут же сунула заветный кусок хлеба себе в рот; я не раздумывая бросилась на нее, и мы покатились по полу, превратившись в невообразимый клубок из грязных юбок, немытых детских ног и растрепанных засаленных волос. В ход пошли ногти, зубы, острые локти, до тех пор пока мне не удалось стукнуть Мишель кулаком в живот, вложив в удар всю силу моего тщедушного пятилетнего тела, и наконец отобрать у нее приз – черствую корку и обуглившуюся на огне косточку какого-то неизвестного животного (все это она стянула на кухне, когда кухарка неосторожно отвернулась). Поднявшись на ноги, я попятилась, на ходу запихивая в рот жесткий хлеб и вгрызаясь в остатки мяса на косточке под шумное урчание собственного голодного желудка. Мишель была в ярости, и я спешно развернулась, чтобы сбежать тем же путем, каким мы сюда попали.
– Что происходит?
Вопрос был задан сдержанным тоном, но голос был весьма властным. Путь к отступлению был отрезан, и я остановилась; тем не менее я все равно успела бы ускользнуть, только вот Мишель теперь была совсем рядом. Мы были настолько увлечены друг другом, что не слышали ничего вокруг; теперь же стук собственного сердца у меня в ушах был таким громким, что я едва не оглохла. Виски сдавило, и в голове вновь возникла слабая пульсирующая боль, которая часто появлялась, когда я волновалась или нервничала.
– Прекратите немедленно!
Голос утратил сдержанность, и я наконец замерла на месте, а затем торопливо и очень неловко присела в реверансе, отчего мои юбки еще больше испачкались пылью и крошками, валявшимися на полу. У нас не было гувернантки, которая следила бы за нашими манерами и воспитанием: в доме попросту не было денег на такую роскошь.
– Итак? – Король, наш отец, вопросительно перевел недовольный взгляд на сопровождавшего его слугу.
– Это ваши дочери, сир, – с готовностью пояснил тот не слишком почтительным тоном.
– Неужели? – Король посмотрел на нас с некоторым удивлением, а затем приветливо улыбнулся. – Подите сюда, – сказал он, одновременно вытаскивая из-за пояса нож, украшенный драгоценными камнями.
Мы вздрогнули, не сводя глаз с лезвия, зловеще блеснувшего на свету, когда король несколько раз резко взмахнул им перед собой. Все знали, что наш отец, когда был не в духе, мог ни с того ни с сего наброситься на окружающих, и поэтому мы не очень-то успокоились, даже когда слуга забрал нож из его руки – кстати, такой же грязной, как и моя, – и сунул себе за пояс. Глаза короля вспыхнули странным лукавым блеском. Он протянул ко мне руку и, не обращая внимания на то, что я отшатнулась, взял прилипшую к шее прядь спутанных волос, напоминавших овечью шерсть, слежавшуюся за зиму. Его пальцы сжались, и я вся напряглась в ожидании боли, догадываясь, что он может не рассчитать силу.
– Ты у нас кто? – довольно ласково поинтересовался король.
– Екатерина, сир.
– Ну да, так и есть. Ты еще слишком маленькая. – Он вопросительно выгнул бровь. – А ты кто?
– Мишель, сир.
– А почему вы обе не на занятиях?
Я искоса глянула на сестру; та молча опустила голову. Нас уже месяц ничему не учили.
– Ну? – В голосе отца вновь появилась хорошо знакомая нам резкость. – Вы что, языки проглотили?
– Мадам, наша гувернантка, ушла от нас, – осмелилась пояснить я.
– Что, правда? А кто же одевал вас сегодня утром? Ладно, можете не отвечать. – Король резко обернулся к слуге, и огонь в его глазах потускнел. – Почему они так выглядят? Ничем не лучше домашнего скота…
– За ними никто не смотрит, сир.
– Почему же? Разве у них нет прислуги? Куда подевались их служанки?
– Они тоже ушли, сир. Ведь им не платили уже много недель…
Король снова остановил взгляд на мне. Он подозрительно щурился, и меня это пугало, но его вопрос прозвучал четко и ясно:
– А что это ты прячешь за спиной, Екатерина?
Когда я показала, отец схватил меня за руку и прорычал:
– Когда ты в последний раз ела – не считая этого раза?
– Вчера, сир, – ответила за меня Мишель, ведь я от страха лишилась дара речи.