На второй день пребывания у озера, он почувствовал настоятельную необходимость побыть одному. Сказал приятелю, у которого гостил, что сходит прогуляться. Тот пожелал ему удачи и спросил, когда ждать назад. Ну, может быть, часа через два-три…
Царев вышел из дома и стал подниматься на холм. Места эти он знал довольно хорошо. Надо взойти по каменистому откосу, потом прошагать под высоченными соснами, через пятьдесят метров начать спуск с юго-восточной стороны, а уже затем оказаться на дороге, что напрямую вела к озеру. Царев свернул чуть влево – выбрал самый крутой участок подъема. Несколько минут пришлось чуть ли не карабкаться. Наверху Царев остановился, чтобы перевести дыхание.
На склоне примостился дачный поселок. Тридцать или сорок домиков, по большей части неказистых. В двухстах метрах – вниз по склону – текла небольшая речушка, густо заросшая камышами. Вода подходила к участкам, расположенным ниже всех, а весной даже просачивалась через каменные ограды.
В этот раз Царев отправился за город к приятелю один. Он слишком устал в последнее время и нуждался в отдыхе. Ничего личного. Все дело в самой обыкновенной тишине. Может быть, сказал Царев жене перед отъездом, в следующий раз я отвезу вас сюда, а сам вернусь домой. Так мы уравновесим положение. В первый же день Царев поделился с Лошкаревым этой идеей и тот ответил, что никаких проблем. Он был холост, поэтому любой компании только радовался.
Ночь Царев проспал без сновидений, и проснулся поздно с неким чувством пустоты внутри. Словно что-то вынули из него и ничего не положили взамен. Лошкарев, готовивший на завтрак котлеты из полуфабрикатов, заметил, что у Царева физиономия похожа на удивленную куклу. Словно эта кукла не могла нарадоваться, что кто-то ее, наконец, купил. Такие сравнения были в его духе; работал он в крупном издательстве, выпускающем художественную литературу, и сам пописывал рассказики для толстых журналов. Царев не был поклонником творчества Лошкарева, и шуточка ему не очень понравилась. Но он улыбнулся.
Так или иначе, отдохнул Царев хорошо, невзирая на вчерашнее пиво. Проснулся от запаха готовящейся пищи и, встав, проковылял на кухню. Приятель готовил – любил это делать в отличие от многих холостяков. На нем был фартук в цветочек и шорты с сандалиями, больше ничего. В углу рта примостилась сигарета. Он сказал «Привет» и махнул деревянной лопаточкой, блеснувшей жиром в солнечном свете. Поглядев на этого беззаботного человека, Царев вспомнил о своей семье и ощутил зависть. Жена, восьмилетний сын – он их любил, без сомнений, но иногда так хотелось стать таким же – свободным.
Царев дождался, когда еда из тарелок перекочевала в желудок, и сказал, что пойдет прогуляться. Один.
– Не заблудишься? – спросил приятель,
– Нет, конечно. – Царев решил взять фотоаппарат. Мысль сделать несколько снимков озера и его окрестностей появилась секунду назад. – Я помню, – добавил он.
– Смотри. Не сворачивай никуда, – ответил приятель, закурив. Он сложил руки на животе и вытянул ноги под столом. Вся его поза выражала довольство. Вчера весь вечер они говорили о своей жизни, о прошлом, настоящем, о том, что намереваются встретить в своем будущем, но Царев ничего не помнил из этого разговора. Странно. И банально. Видимо, он попросту напился, хотя похмелья и не чувствовал.
Теперь Лошкарев наблюдал за ним, прищурившись. Неужели вчера вечером он что-то такое сказал, за что ему может быть стыдно?
Царев надел на плечо сумку, пристроил на дно цифровую фотокамеру.
«Не сворачивай никуда». Он что, пошутил? Царев заглянул в комнату. Приятель стоял возле стола с банкой пива, которую намеревался открыть.
– А что произойдет?
– В смысле?
– Если сверну? – спросил Царев.
– Я имел в виду, что даже я тут не все знаю. Мало ли что. – Он улыбнулся и открыл банку, та коротко зашипела. Было похоже на то, как чихает кошка.
Вечно у него так, всякие намеки да полуфразы. Их десятилетнее знакомство не сделало Лошкарева понятней. Может быть, все писатели такие…
Узкая тропинка, засыпанная козьими шариками, причудливо извивалась. Царев обходил следы, оставленные животными, но не видел поблизости ни одного из них. Он повстречал только одного человека с того момента, как вышел из дома, и тот – невысокий мужчина – даже не поглядел в его сторону. Цареву было все равно. Он шагал, погрузившись в себя, и старался не думать ни о чем. Одно время пытался припомнить вчерашний разговор за пивом, однако и это быстро надоело.
Солнце скрылось за фронтом облаков. Тень поползла по земле и настигла Царева на полпути к озеру. Он двигался по обочине грунтовой, хорошо укатанной дороги. Не доходя до зоны, где резвились отдыхающие, он свернул направо. Люди ему были не нужны. Царев намеренно сторонился сейчас любого общества.
Запахло водой, водорослями, слизью, растущей на камнях. Царев вдохнул воздух с озера и почувствовал дрожь. Чайки вились над водой, их писк сливался с шелестением накатывающих на песок и камни волн. Одна из чаек вонзилась в воду и взлетела через секунду с маленькой рыбкой в клюве. Ее подвиг повторила другая птица. Они ринулись вместе со своей добычей в разные стороны.
Царев дошел до массива источенных временем булыжников на берегу и остановился. Потом взобрался на невысокий камень и закурил. В его голове возникла картинка: жена сидит у окна на стуле и жует печенье. Кажется, это происходило вчера. Именно вчера. Валя с беззаботностью человека, сделавшего все домашние дела, сбросила тапочки и сложила ноги на пуфик. Ноги у нее были красивыми, а пальцы нет. Они всегда Цареву не нравились. Что-то в них было несуразное. Но, в конце концов, он женился на этой женщине не из-за пальцев – и по этой причине не обращал на них внимания все девять лет брака. Жена сидит и грызет печенье, глядя в окно. Она любит слушать всякую попсовую ерунду по радио, а Царев терпеть не может. Он подошел с желанием спросить, что же такое Валя увидела за стеклом, но передумал. Чем, интересно, они с Толей занимаются сейчас?
«Езжай, отдохни», – сказала Валя, узнав в пятницу вечером о его планах. Ей было все равно. Эта мысль внезапно его поразила. Все равно. Царев помнит, как, стоя рядом со стулом, на котором устроилась жена, закрыл глаза, а потом открыл, подождав пять секунд. Ничего не изменилось. Девять лет совместной жизни не исчезли, колесо времени не завертелось в обратную сторону, чтобы вернуть все по своим местам: Валю обратно в свой мир, а его – в свой. Крошки от овсяного печенья упали жене за халат, на грудь, и застряли в ущелье между двумя кусками плоти. Это ничуть не возбуждает, подумал Царев, и отвернулся.
