Игреневая кобылица шажком выводит нас из Иртякова дола. Как и предания наших предков, дорога еле заметна: она заросла мягким буйным столетником и желтоголовником. Следы тележных колёс и конского хода то и дело теряются из виду. Лишь на подъёмах – по глубокой колее замечаешь: когда-то здесь проходила настоящая дорога. Теперь, видать, по ней очень редко ездят. Чуточку вдали, посередине пашни прямой лентой проложен большак. По нему, вздымая пыль, с рёвом иногда проносятся редкие машины.
Шагиахмет-абзый, который возит почту из соседнего села, летом часто заворачивает на эту, всё время петляющую рядом с речкой Иртяком, старую дорогу. Особенно в пору сенокосную…
– Раньше полями дорожили. Это сейчас дороги прокладывают прямиком через пашни. Не своя же пашня, колхозная… – незло сказал он, оборачиваясь в сторону попутчика.
Я его не помнил. Мы давно уехали из родного села отца. С Шагиахмет-абзый я познакомился только на почтовой станции.
А почтальон, издали увидев небольшой островок зелёной травки, то и дело останавливал свою бричку. Соскочив с него, брал в руки старую косу свою и начинал слаженно махать им справа налево. Местами и травки-то немного: на три-четыре размаха косой. Но он их обязательно подбирал, не оставлял.
– Ах, сена-то сколько!.. – то и дело проговаривал он. – Нынешняя молодёжь не помнит, как раньше подстилку да старую солому с крыши скармливали скоту… Тракторами же косят сейчас. Им важнее количество пройденных гектаров, чем количество сена. А у речки же самые сочные травы…
На небе ни облачка. Высоко сияет солнце, своими лучами обнимая всё вокруг. Острые пики этих лучей будто до дна пронизывают омутные озерки речной долины, ослепительными бликами играют на поверхности этих озерков. Будто смущённо или играючи с солнцем в прятки прячут там свои белые личики водяные лилии. Да, всё кругом в глубоком блаженстве. Над землёй стоит неумолчный звон беззаботных кузнечиков и ещё каких-то других еле заметных тварей. То и дело у самой головы лошади парами проносятся быстрые стрижи. На их чириканье кобылица слегка пошевеливает кончиками ушей.
С близлежащей горки вижу: вдали, среди невысоких холмов, сверкнуло родное село Байтиряково со своими побелёнными саманными домиками. Да, издали село казалось намного опрятнее и милее. Точнее, в яркий солнечный день дома казались отсюда только что побелёнными. А может быть, и на самом деле село стало намного опрятнее и ухоженнее, чем было когда-то.
Да, всё хорошо, прекрасно должно быть на родной земле. Годы военных невзгод давно уж остались позади. Только вот последние слова Шагиахмет-абзый напомнили мне о тех далёких днях – суровых днях детства.
Наши старики, когда-то выбирая место для села Байтиряково, не прогадали. Эти холмистые места были привольными для скота и имели хорошие пашни. Кругом село сторожат небольшие горы: с запада Актау – целая гряда из ослепительно белого мела и белой глины на подножии. С юга его охраняют склоны крутолобого Зайсана с узкой каймой смешанного из дуба, берёзы и осины леса. Как повествуют легенды стариков, в давние времена на склонах этой горы изредка находили крупицы золота. Такое случалось обычно после кратковременных, но обильных дождей. Потому и назвали гору Зайсаном – «Горой сокровищ». Но в предвоенные годы геологи там никаких сокровищ не обнаружили. А вот меловые залежи Актау рекомендовали использовать. Вскоре в райцентре был открыт промкомбинат по изготовлению товарной продукции из мела. От холодных ветров севера село заслоняют сразу две возвышенности: Комтау – песчаная гряда холмов, и Очлытау, на острой пике которого с давних времён красовался географический знак – треножник. Очлытау был ориентиром, маяком аула Байтиряково.
Только вдоль Иртякова дола – в сторону востока тянулись на километры просторные, далеко обозримые поля: благодатные пашни сельчан. В лощинах и склонах гор тоже росли душистые травы – раздолье для домашнего скота, первые пастбища, открывавшиеся сразу же после схода снега. А лесочек на склонах горы Зайсан – Каршурман, был излюбленным местом детей и взрослых села с ранней весны до поздней осени: с момента появления там первых листочков щавеля до дней собирания высохших сучьев деревьев к зиме. Эти сухие сучья деревьев использовались сельчанами только для поджога набитых в очаги кизяков, скирды кирпичиков которых заготавливались в середине лета, между временем сенокоса и уборки урожая. В лесочке в обилии росло множество съедобных трав и ягод: душистые гусиные лапки, крупнолистовые борщевики с толстыми сочными стеблями со сладкой мякотью, кустики душицы и зверобоя, сочно-красная земляника, чёрная ежевика, красноватая костянка и кустистая дикая вишня. В самом дальнем уголке Каршурмана немножечко росла и малина. Но её было так мало, что доставалась только тем, кто раньше и быстрее добирался до этих неудобных колючих кустов в «Сюбекеевском лесочке». Там же на широкой поляне, как часовые с длинными винтовками, стояли высокие, стройные стволы звонкоголосого курая. Да, эта полоска леса летом подкармливала сельчан, а зимой частично и согревала их. Поэтому эти лесочки охраняли всем селом, не давая рубить растущие там деревья…
Байтиряковцы, хоть и сели когда-то на этой полустепной зоне, на самом южном кончике Уральских гор, за это были вознаграждены обилием сенокосов, выгонов и пашен. Весной и ранним летом скот обеспечивали кормами окрестные горки и холмы да малые перелески в лощинах этих горок. С ранней весны, как только южные склоны Комтау открывались от снега, мы, мальчишки, вели туда своих любимых козочек и ягнят пастись.
Выходит, кормов байтиряковцам вроде бы всегда хватало. Но тогда почему же бывали случаи, когда скоту скармливали «и солому с крыши домов»? Такое случалось в годы различных войн, когда корм заготавливать было некому. Мужчины воевали вдалеке от дома, защищая интересы родины, а женщины вынуждены были пахать и сеять вместо них и ухаживать за семьями…
Так случилось и в том году. Уже шёл третий год войны. Все запасы у сельчан иссякли. К весне стало совсем невмоготу. И тогда бригадир решил нам выделить возок ржаной соломы.
– Поезжайте и подберите одонья на дальнем клину, за бывшим хазратовым садом, – сказал он матери. – Зимой мы солому от того скирда не полностью вывезли. Снег-то сейчас осел, солома, наверное, выступила. – И завтра же он обещал выделитъ подводу.
Небольшой клин пашни, находившейся за бывшим садовым участком бывшего сельского муллы, являлся самым дальним полем колхоза. Но всё равно мы обрадовались словам бригадира и с вечера упросили соседа Бадук-абый поехать на его подводе.
