– Я никуда не поеду, – отрезала я. Тетя категорично скрестила руки на груди, но я все еще не двигалась. Она не может думать, что своим лжегрозным видом сможет как-то повлиять на меня. Больше никто не может влиять на меня. – Я не поеду в этот город. Ни сейчас, ни летом, никогда. Я ненавижу его.
Слово «ненавижу» в последнее время я использовала очень часто. Гораздо чаще, чем другие слова, которые теперь не произношу. Тетя болезненно поморщилась и опустилась на диван в зале. Ей в спину утыкался луч солнца, проникающий сквозь жалюзи. Ненавижу солнце.
– Скай, – пробормотала тетя Энн севшим голосом. Я не шевелилась, словно мой позвоночник был сделан из стали и лишился всякой гибкости. – Ты не можешь продолжать так вести себя. Ты не можешь делать вид, что все хорошо, когда это не так. Твои родители не хотели бы этого.
– К сожалению, теперь я не узнаю о том, чего бы они хотели.
Мои слова задели меня, пожалуй, даже сильнее, чем тетю Энн, но виду я не подала.
Что мне сделать, чтобы показать ей, что она не сможет вечно принимать меня?! Лучше пусть вышвырнет меня из дома сейчас, когда я готова к этому, а не тогда, когда я буду этого меньше всего ожидать.
И тут до меня дошло, и я в упор посмотрела на тетю Энн:
– Вы поэтому хотите отправить меня к бабушке? Я надоела вам?
– О Господи, конечно нет! – тетя в ужасе вскочила на ноги. Мой пульс участился, когда я снова спросила:
– Все потому, что вы чувствуете себя обязанной перед мамой и папой?
– Нет, Скай, – тетя Энн подавленно вздохнула. Что ж, в терпении с ней мало кто сможет посоревноваться. – Я хочу, чтобы ты поехала в Эттон-Крик потому, что там свежий воздух, там твоя бабушка, и никто не знает о том, что случилось. Две недели ты не будешь думать ни о чем, включая учебу и поступление в колледж.
Я чуть не засмеялась: поступление в колледж? Кого он вообще волнует? Тетя решила, что я просиживаю все свое время за уроками, потому что хочу поступить в колледж? Смешно… я делаю это потому, что не хочу, чтобы голова пустовала. Как только наступит тишина, я сразу же вернусь в Ад, – в день, когда все началось… когда моя жизнь прервалась во второй раз.
Моих мамы и папы больше нет, Зак превратился в зомби, Кэри Хейл исчез, и я не слышала о нем ничего почти год. Кто-то говорил, что он вернулся в университет, кто-то – что нашел работу получше чем присмотр за школьниками… но я знаю, что все это мало похоже на правду. Этот парень прячется. Потому что он знает, что я знаю кто он. Убийца. Чокнутый психопат.
И в свете этих событий тетя Энн отправляет меня в Эттон-Крик, этот чертов город-призрак, где зима наступает в октябре, а заканчивается в марте, где тучи висят над городом, несмотря на время года. Она отправляет меня в Эттон-Крик, после того, как я шесть месяцев провела в психушке под надзором доктора Рейчел Грейсон?…
Ну уж нет.
– Я иду наверх, – сказала я, после длительного молчания. – Мне нужно готовиться к завтрашнему тесту по английскому.
– Скай, – тетя уныло посмотрела на меня, – завтра суббота.
Я нахмурилась, понимая, что она права.
Ну конечно завтра суббота, раз сегодня – пятница. Я встала в восемь, провела пятнадцать минут в душе, семь минут потратила на завтрак и четыре на то, чтобы помыть за собой посуду; затем отправилась в школу, где пробыла до четырех часов, и когда вернулась, несколько минут потратила на то, чтобы повздорить с тетей по поводу поездки в Эттон-Крик к бабушке.
Я молча развернулась, вышла из гостиной и быстро зашагала наверх по витиеватой лестнице, ведущей в башню, где теперь находилась моя комната. Заползла под одеяло с ноутбуком и включила фильм. Мысли тут же разбрелись, а я этого не хотела, так что пришлось заняться матанализом. Сложные вычисления помогли мне не думать ни о чем кроме чисел, и в конце концов меня стало клонить в сон. Это я ненавижу так же сильно, как и оставаться наедине с собой, потому что, если я и могла убежать от своих мыслей, от снов сбежать не могла.
Из ночи в ночь просыпаюсь от собственного крика; чувствую под щекой влажную от слез подушку, от которой щиплет кожу, и плетусь в ванную чтобы умыться. Возвращаюсь в комнату, падаю на постель и засыпаю под музыку в наушниках.
Ночь за ночью… но сегодняшний день внезапно отличился тем, что я проснулась не из-за кошмаров, а от того, что кто-то долго и настойчиво стучал в дверь моей комнаты. Мне пришлось встать, чтобы прекратить этот раздражающий шум. Быстро вытерев слезы полотенцем, лежащим на трюмо, я распахнула дверь и от изумления обомлела, потому что никак не ожидала встретить в середине марта своего старшего брата. Зак строго произнес:
– Собирай вещи, детка.
* * *
Я ненавижу Эттон-Крик.
Наш город я тоже ненавижу, но он светлый, теплый и солнечный. Эттон-Крик другой; темный, мрачный, уродливый городок, в котором двадцать лет назад произошла серия жестоких убийств. Преступник так и не был найден, но это не главная причина моей ненависти к этому городу. Все дело в моей бабушке, то есть маме моей мамы и тети. Бабушка Гертруда (имя уже пугает, да?) меня и близнецов третировала с самого детства, как только мы отправлялись к ней на летние каникулы. Она заставляла нас сажать аконит в своем саду в полнолуние. Однажды заставила Алекса достать из подвала башку лося, и он поломал ногу, из-за чего Дженни поселилась у нас на остаток каникул, делая вид, что она хочет, чтобы я подтянула ее по тригонометрии, хотя на самом деле, она уже заняла в том году первое место из нашего класса. В общем, с бабушкиным особняком у меня не связано ни одного хорошего воспоминания. И именно здесь я каждый день возвращаюсь на год назад, в тот день, 25 декабря, когда моя жизнь перевернулась с ног на голову. Лишь на краткий миг, – единственная секунда утром, когда я просыпаюсь – мне кажется, что все хорошо. Ничего этого не было. А потом вижу этот ужасный потолок, который ненавижу, в моей комнате в бабушкином доме, который я ненавижу, в городе, который ненавижу. Я превратилась в монстра, который ненавидит сам себя, и думаю этим я убиваю себя. Я хочу уничтожить себя без остатка, хочу попасть в аварию, чтобы после этого врач вновь поставил мне диагноз «амнезия»…
Но этого не будет.
Мне придется каждый день просыпаться, и каждый день довольствоваться лишь той минутой, когда я думаю, что все хорошо.
* * *
– Скайлер, – обратилась ко мне бабушка.
Ненавижу, когда меня называют полным именем.
Я положила тарелку в раковину и повернулась к Гертруде, вытирая руки о фартук.
– Я хочу, чтобы ты отправилась за покупками.
Я кивнула, отворачиваясь, и моя руки с мылом. Бабуля подошла ко мне, явно не желая оставлять в покое:
