В скормленном ночи прохладном воздухе шаги звенели и разносились по гулким переулкам, натыкаясь на редких прохожих. Сухая ранняя осень прочно обосновалась в городе, постепенно выстуживая землю. Редкие гаснущие от дыхания ветра фонари лениво выхватывали из тьмы тесные пятна домов.
Елена бодро шагала мимо припорошённых серой пылью жилищ, беспокойно озираясь и поправляя съезжающую с плеча сумку. Где-то в чернеющем проёме между домами зашлись в кашле, и девушка прибавила шаг.
Из-за угла показался всадник. Худая, но ухоженная лошадь проскакала мимо, и Елена ещё несколько минут восхищённо смотрела ей вслед. Лошади были словно пришельцы из дивной сказки – давно прочитанной и забытой.
Раскачивающиеся от ветра часы с треснувшим циферблатом показывали приблизительное время. Минутная стрелка обречённо вздрагивала, не двигаясь с места, часовая уткнулась в семь. Но Елена и без подсказки знала, что в институт она придёт без опозданий.
Быстро человек привыкает к переменам – недавно жизнь была насыщенной, потом Пустота, а теперь всё непросто…
Елена подошла к перекрёстку, где со свистом разгуливал ветер, поёжилась и огляделась. Свет прожектора тускло стелился по вздыбленному местами проспекту. Здесь, на пересечении пустых дорог он передавал эстафету жёлтым лужам фонарей, которые окончательно растворялись на спуске.
– Лена?
Окликнул девушку удивлённый голос, и в ту же секунду мужчина с усталым лицом шагнул из темноты в рваный круг света. Кто-то позади него, пошатнувшись, рухнул на землю.
– Дядя Михаил? Здравствуйте! Кто там с Вами?
– Так, знакомый, – равнодушно отмахнулся мужчина. – Идём в одно увеселительное место – бар на набережной. Хочешь с нами?
– Нет, спасибо… Мне в институт…
– Молодец! Не сдаёшься! Хотя с другой стороны – зачем тебе учёба? Мы выжили, значит, теперь должны жизнью наслаждаться!
– Вы не понимаете, дядя Миша…
– Брось! Какой я тебе дядя? Просто – Миша. Теперь мы все равны, как братья и сёстры.
– Хорошо, Миша… Я думаю, нужно жить дальше – делать что-то, создавать всё заново.
– Эх, Леночка, не беспокойся за всех людей – о себе подумай. Вот ты мне, например, всегда нравилась – самая симпатичная соседка.
Михаил схватил девушку за руку.
– Что ты… Вы… Не надо об этом… – смутилась Елена.
– Я же нравился тебе, признайся! Теперь всем всё можно. Нет никому указчика. Каждый живёт, как может и хочет.
Елена осторожно освободила локоть.
– Извините, дядя Миша, мне пора!
– Я тебя обидел? Прости! Я не хотел. Останься! Пойдём, посидим в баре! Здесь недалеко.
– Нет-нет.
Елена, не оглядываясь, поспешила прочь. У неё стучало в голове «Теперь всем всё можно». Иллюзия. Теперь никому ничего нельзя. И каждый сам за себя в ответе.
Девушка проскочила перекрёсток, на котором каждую ночь неподвижно стоял крупный исхудавший мужчина. Елена его боялась – поговаривали, что в День Пустоты он потерял всех, даже соседей. Теперь каждую ночь настойчиво ждёт кого-то. Он всматривается воспалёнными полубезумными глазами в зловещую бездну улицы и в отчаянье сжимает кулаки.
Елена преодолела ещё квартал и облегчённо вздохнула, что добралась благополучно.
*****
Студенты теснились в коридоре напротив аудитории, на старой крашеной двери которой от руки было написано «Лекции». Очутись в этот момент чужак, ему могло бы показаться, что жизнь здесь кипит. Так оно, пожалуй, и было, если не вспоминать, что сюда пришли все студенты, кто остался после Дня Пустоты. Со всего города…
В конце тускло освещённого коридора показался старенький профессор. Осторожно ступая под оживлённые приветствия, он приблизился к ребятам. Те почтительно расступились, уступая дорогу.
В аудитории профессор подождал, пока студенты рассядутся, и размашистым почерком написал углём на сенсорной доске «Поколение, которое ждёт». Он вернулся к кафедре, оглядел всех поверх мутных стёкол очков и поинтересовался: «Тема лекции ясна?» Студенты с напряжённым любопытством воззрились на преподавателя.
– Тогда поясню. Сегодня речь пойдёт о вас.
Профессор долго говорил о тяжести бремени, которое легло на молодёжь после Пустоты, об их ответственности. Елена слушала внимательно, но мысли то и дело уносились прочь из пыльной аудитории.
Она часто думала – что если в её организме не оказалось бы нужного гена? Или у мамы… Нелепая случайность – утечка экспериментального вещества – и люди исчезли целыми семьями, одна за другой. Немногие остались… Для чего они выжили? А если попадётся новое вещество, перед которым оставшиеся окажутся беззащитны?
Профессор дважды окликнул девушку и терпеливо ждал, когда она спустится с небес в аудиторию. Елена встрепенулась и смущённо попросила повторить вопрос.
– Я спросил, какой Вы видите свою жизнь? Вопрос ко всем! – профессор взглянул на молодых людей из-под очков. – Но Вы – первая.
Елена неуверенно поднялась с места. Трудно ответить, если живёшь одним днём. Она не могла сказать правду, а врать не хотела.
Ей вспомнились холодные пустые дома на родине мамы. Особенно пугал один – почти достроенный, без крыши. Он никогда не будет закончен… Елене казалось, что её жизнь похожа на этот дом.
– Я не вижу впереди ничего…
Профессор сочувственно усмехнулся.
– Что ж, садитесь… Кто ещё хочет рассказать свой план будущего?
Потянулись неуверенно руки, робко зазвучали голоса. Елена старалась прислушаться, вникнуть, но мысли ускользали в глухую черноту за окном, растворялись в тревоге.
