После того как я запер троих ученых в горящем борделе, который сам же и поджег, втянул их в авантюру с похищением пожарной кареты, устроил арест французской секретной полицией, а затем еще и заманил в выполнение мистической миссии для Бонапарта, они стали сомневаться в доброте моих намерений.
А потому спешу заверить вас, что та безумная ночь в Париже была настолько же их идеей, насколько и моей. В конце концов, все туристы приезжают в Париж именно за буйным весельем.
Поэтому я не был удивлен, когда трио ученых мужей – английский коллекционер минералов Уильям «Страта» Смит, французский зоолог Жорж Кювье и чокнутый американский изобретатель Роберт Фултон – настояли на том, чтобы я отвел их в Пале-Рояль. Хоть они и светила науки, но после целого дня, проведенного за изучением старых костей, а в случае с Фултоном и после попытки продать французским военно-морским силам какие-то непрактичные устройства, этим трем несомненным интеллектуалам не терпелось взглянуть на известнейший в городе парад проституток.
Не говоря уже об ужине в одном из чванливых кафе в Пале-Рояле, паре азартных игр и покупке сувенирных безделушек вроде французской парфюмерии, серебряных зубочисток, китайского шелка, эротических памфлетов или даже изделий из слоновой кости, имевших куда более неприличное назначение. Кто устоит перед соблазнами городского центра греха и чувственности? Ученые мужи решили, что будет лучше, если их проводником по этому миру развлечений станет такой скромный и бесстыдный человек, как я.
– Месье Итан Гейдж настоял на этой прогулке, – краснея, объяснял Кювье всем встречающимся на пути знакомым.
Этот человек был умен, как Сократ, но при этом не растерял свою алсатианскую провинциальность, даже несмотря на то, что вскарабкался на самый олимп французской науки. В результате Великой революции на смену родословным пришли способности, и поглощенной земными заботами знати пришлось уступить место под солнцем любознательности и смятению страждущих. Кювье был сыном солдата, Смит вырос в деревне, а отцом Фултона был разорившийся фермер, который умер, когда тому было всего три года. Даже сам Бонапарт являлся корсиканцем, а не французом, а его генералы – отпрысками торговцев: Ней – сыном бондаря, Лефебр – сыном мельника, Мюрат – сыном владельца таверны, а Ланн – сыном конюха. Ваш покорный слуга, сын филадельфийского торговца, пришелся как раз ко двору.
– Мы здесь для того, чтобы изучать источники дохода и общественное мнение, – добавлял я, чтобы подкрепить достоинство Кювье. – Наполеон только потому не закрывает Пале-Рояль, чтобы здешние обитатели платили налоги.
Вернувшись после своего последнего злосчастного путешествия в Америку, я решил измениться, и, по идее, мне должно было претить мнение о том, что я являюсь мастером ведения переговоров в знаменитом Пале-Рояле. Но, должен признать, я действительно изучил все уголки данного вертепа под эгидой социального и архитектурного поиска за годы жизни в Париже. Сегодня, в июне 1802 года, Пале-Рояль остается тем местом, куда парижане приходят, чтобы быть замеченными – или же, если их вкусы тяготеют к скандалу и разврату, чтобы оставаться в тени.
Смит, недавно уволенный с должности геодезиста на строительстве каналов в Англии и раздраженный непризнанием его титанических усилий по составлению карты минералов, приехал в Париж, чтобы посоветоваться с французскими геодезистами и поглазеть на достопримечательности. Он представлял собой лысеющего мужчину крепкого телосложения с фермерским загаром и такими же манерами, с фигурой как у английского бульдога и румяностью и крепостью сельского пахаря. С учетом смиренного происхождения Смита, английские интеллектуалы не обращали ни малейшего внимания на его труды по составлению карт минералов и по-снобски задирали носы в его присутствии. Но Смит знал, что он умнее трех четвертей всех членов Королевского общества.
– С вашими творческими способностями вам не место среди подобных снобов, – сказал я ему, когда Кювье представил меня в качестве их переводчика и гида.
– Моя карьера похожа на канавы, которые роет моя компания. Я здесь лишь потому, что не знаю, что делать дальше.
– Как и добрая половина Лондона! Амьенский мир принес сюда волну британских туристов, которые не дерзали приезжать сюда еще со времен революции. В Париже уже побывали две трети Палаты лордов, включая пять герцогов, троих маркизов и тридцать семь графов. И все в восторге – как от гильотины, так и от местных шлюх.
– Нам, англичанам, просто любопытна связь между свободой и грехом.
– А ведь Пале-Рояль – идеальное место для изучения этого феномена, Уильям. Повсюду звуки музыки, мерцают фонари, можно запросто потеряться среди блуждающих менестрелей, нескладных акробатов, непристойных игр, азартных пари, первоклассной моды, легкой болтовни, кружащих голову напитков и роскошных борделей, – подбодрил его я.
– И все это официально разрешено?
– Скажем так, власти закрывают на это глаза. Это, пожалуй, единственное место, куда не суется французская полиция со времен, когда Филипп Орлеанский – наш Филипп Эгалитэ – пристроил к Пале-Роялю коммерческий пассаж, незадолго до революции. С тех пор это место пережило революцию, войну, террор, инфляцию и консервативные инстинкты Наполеона. Три четверти парижских газет были закрыты Бонапартом, но Пале-Рояль живет и процветает.
– Вы, похоже, тщательно изучили это место.
– Я увлекаюсь историей.
Хотя, по правде, мои знания устарели. Я провел вдали от Парижа, в своей родной Америке, более чем полтора года, и мои пугающие приключения там наполнили меня решимостью навсегда отказаться от женщин, азартных игр, алкоголя и поисков сокровищ. Вынужден признать, что мне удалось лишь частично выполнить свой зарок. Мою единственную награду за огонь, воду и медные трубы, что мне пришлось пройти на западной границе – самородок золота размером с виноградину, – я проиграл в карты в Сент-Луисе. Мое душевное равновесие не раз нарушалось кокетливыми официантками и обильными возлияниями вин из поместья Джефферсона, пока я, наконец, не прибыл в дом президента в Вашингтоне. Там он внимательно выслушал мое тщательно отредактированное повествование о французских территориях в Луизиане и согласился с идеей направить меня в Париж в качестве неофициального посланника, чьей задачей было убедить Наполеона продать эти богом забытые просторы Соединенным Штатам.
