– Да, – ответила я с набитым ртом: телефонный звонок оторвал меня от тарелки с пельменями, приправленными уксусом и майонезом.
– Ты, что ль, Тань? – Я узнала звонкий голос своей бывшей одноклассницы – Кати Ериковой.
– Не ошиблась, Катюха, – весело сказала я, дожевывая пельмень.
С утра у меня было прекрасное настроение, которое объяснялось тем простым фактом, что сегодня был первый день весны. Конечно, нынче пошли такие зимы, что в разгар января удивить кого-либо капелью трудно, но совсем другое дело, когда эта самая капель совпадает с календарным листком, на котором красуется долгожданное «1 марта». От зимы его отделяет всего одна ночь, но утром кажется, что и капель приобретает особую отточенную звонкость, и птичий переполох за окном, став задиристей и оживленней, наполняет душу пронзительной радостью предвкушения первого робкого тепла.
– Как дела? – спросила Ерикова явно в качестве предисловия к разговору.
– Чудесно, весна на дворе. Ты, вообще, какими судьбами? Сто лет тебя не слышала!
– Да мы здесь собрались встретиться узким кругом, десять лет прошло после школы.
– Так ведь обычно это летом происходит.
– Ой, Тань, какая разница, – откликнулась Ерикова, – лето, зима… Десять лет-то прошло. Просто я вчера встретила Лидку Говоркову, она сейчас в земельном комитете работает. Ну, пообщались, вспомнили, что давно не виделись, решили встретиться. Я уже почти всех наших обзвонила, остался только Груша, он теперь большой человек. Слышала?
– Как тут не услышишь, шутка ли – кандидат в депутаты! – с легкой иронией ответила я.
Дело в том, что Артем Грушин, а попросту Груша, в школьные годы не отличался ни хорошим поведением, ни успеваемостью. На второй год он, конечно, не оставался, но троечником был хроническим. Но еще в доперестроечное время проявлял определенные коммерческие таланты: продавал привезенную папой из-за границы жвачку, менял с выгодой для себя фантики, марки и открытки.
В нынешнее время его коммерческая жилка стала для него золотой жилой. Всегда держа нос по ветру, он быстро сориентировался и, начав с коммерческой палатки, переключился на оптовую торговлю продовольствием. Теперь Артем Александрович благодаря собственной напористости, полезным знакомствам, связям и деньгам из рядового предпринимателя превратился, как сказала бы Катерина, в «большого человека».
– Да, Груша выбился в люди. А Беркут – помощник у Верещагина, ну, у того, который соперник Грушина, знаешь?
– Знаю, – зажав трубку между ухом и плечом, я начала убирать посуду. – Нас тут агитаторы замучили, ходят по квартирам день и ночь – подписи собирают.
– Значит, так, – подытожила Ерикова, – собираемся завтра в шесть в нашем классе. Придешь?
Честно говоря, идти никуда не хотелось, и, чтобы не затягивать разговор, я ответила:
– Обязательно приду, если не будет какого-нибудь срочного дела.
– Тогда – до завтра. Увидимся – поговорим.
Я только что завершила очередное расследование, которое отняло у меня целую неделю. Заказчик остался доволен, но сказывалось огромное физическое и моральное напряжение. Я чувствовала себя не то чтобы разбитой, но нуждающейся хотя бы в кратковременном отдыхе. К тому же в любую минуту ко мне мог обратиться новый заказчик, и тогда мечтам об отдыхе придет конец.
Расследованиями я занималась по роду своей деятельности, имея на это соответствующую лицензию. Профессия сыщика – для тех, кто не знает, – сопряжена с большими нагрузками, риском, стрессами, опасными и щекотливыми ситуациями, выпутаться из которых помогает отличная физическая форма, ясная голова, знание психологии и постоянная готовность к действию.
В общем, я сразу же решила, что не пойду на это сборище. Я неплохо ко всем относилась, но мне было, по большому счету, наплевать, кто каких высот и положений достиг в этой жизни. Будь ты слесарь или президент, «главное – чтобы человек был хороший». Я усмехнулась про себя этой затертой житейской фразе, ставшей банальной поговоркой.
Кто вообще определяет степень «хорошести»? Для кого-то ты хорош, кому-то плох… Пусть даже все мои одноклассники будут все как на подбор достойными людьми, с которыми приятно общаться, дружить, обмениваться мнениями и наблюдениями, только я придерживаюсь другой мудрости, которая, несмотря на частое употребление, всегда поражала меня своей философской трезвостью: «Живое – о живом».
Десять лет – срок немалый для человеческой жизни, за это время можно жениться и развестись, нарожать кучу детей или сделать карьеру, можно стать порядочной дрянью или благочестивым монахом, можно просто умереть, в конце концов.
Кроме всего прочего, впечатлений от жизни мне хватало, авантюр и людского общения – тоже. А вот выкроить свободную минуту, чтобы просто растянуться на диване, закрыть глаза и, ни о чем не думая, почти ничего не чувствуя, погрузиться в тихое блаженство нирваны, – это удается мне нечасто.
Этими мыслями я развлекала себя, готовя кофе.
* * *
С языческой радостью я плюхнулась в теплую ванну и с удовольствием вытянулась в ней. Тело, став приятно легким, почти невесомым, казалось, существовало само по себе, уподобившись морской водоросли, с безвольной негой отдающейся приливам и отливам.
Утренние сны еще цеплялись за пряди волос, но их влажные тонкие пальцы заметно слабели и, соскальзывая в голубую воду, растворялись в ней подобно кристаллам ароматической соли.
Из состояния блаженства меня вывел звонок телефона. Промокнув ладонь махровым полотенцем, я взяла трубку.
– Могу я услышать Иванову?
Голос в трубке напоминал дребезжание сухой щебенки в бетономешалке.
– Я вас слушаю.
– Меня зовут Юрий Степанович Верещагин. Я звоню вам по просьбе вашего бывшего одноклассника Сергея Беркутова.
Легок на помине. Только Ерикова упомянула его имя, и вот…
– С ним что-то случилось?
– Можно и так сказать, но мне не хотелось бы обсуждать это по телефону.
– Все же постарайтесь обрисовать ситуацию хотя бы в двух словах, – я не собиралась тратить время попусту.
– Сергея подозревают в убийстве, и он хочет, чтобы вы помогли ему. Я, со своей стороны, присоединяюсь к его просьбе.
Голос стал несколько мягче, словно в бетономешалку плеснули воды.
– Хорошо, приезжайте.
– Может быть, лучше вы ко мне приедете? – хотя это и было произнесено в условном наклонении, чувствовалось, что Верещагин привык диктовать свою волю.
– Дело в том, что я не могу отлучиться из дома, – соврала я, потому что, во-первых, не хотелось прекращать приятные водные процедуры, а во-вторых, чтобы осадить ретивого кандидата.
– Что ж, тогда назовите мне адрес, – снизошел Верещагин.
Я объяснила ему, как до меня добраться, и положила трубку.
В запасе у меня был еще час, который при данных обстоятельствах казался мне если не вечностью, то уж столетием – точно. Я спокойно завершила омовение и, облачившись в махровый халат, пошла на кухню. Мой желудок в который раз напомнил о себе длинной урчащей просьбой.
