Часть первая
Тайна жёлтого саквояжа
В подземном бункере было тихо. Словно грозовая туча, собиравшаяся всё лето война началась первого сентября, и уже утром того дня немецкие бомбы упали на Варшаву. Вот и сейчас над городом кружились самолёты, наверху грохотали взрывы, но они ничего не могли поделать с мощным бункером, так что очередной налёт давал о себе знать только слабо ощутимой встряской, из-за которой вздрагивала налитая в стакан вода.
Седой, но ещё моложавый полковник сидел за столом, однако его несколько осунувшееся лицо выдавало немалое напряжение. На столе не было ни единой бумажки, и только сбоку стоял тот самый стакан, до половины налитый водой. Хозяин кабинета долго смотрел на кольцевые волны, скользившие по воде, и, наконец прекратив созерцание, всем корпусом повернулся к офицеру, сидевшему напротив него.
– Пан майор, мне кажется, всё начинается заново…
– Похоже… – Майор несколько откинулся назад и тихо, словно для самого себя, произнёс: – И снова мы, пан полковник, как и тогда, вдвоём…
– И такой короткий перерыв. От двадцатого… Каких-то девятнадцать лет… Всего ничего… – в тон ему отозвался собеседник и на какое-то время умолк.
Майор ничего не ответил полковнику, а как-то странно, чуть косо наклонил голову. Этих двоих, сейчас молча сидевших друг против друга, связывало многое. И гремевшая за стеной бункера война была для них далеко не первой. Разве что у полковника Янушевского боевое крещение было на японской, а для майора им стала германская. Зато потом они ещё долго воевали вместе, до тех самых пор, пока судьба не забросила их туда, откуда они оба когда-то начали свой боевой путь…
– Да, – полковник встрепенулся и, словно продолжая свою мысль вслух, сказал: – Как и тогда на сцену выходит плебс, так что, похоже, история продолжается…
– Всё равно, – майор в упор посмотрел на полковника. – Я буду драться до последнего…
– Вот и я о том.
Полковник резко поднялся и, неожиданно нагнувшись, выставил на стол до этого спрятанный где-то сбоку туго набитый «докторский» саквояж жёлтой кожи. Майор недоумённо посмотрел на эту казалось бы неуместную здесь вещь, а полковник, поняв невысказанный вопрос, опустился на место и пояснил:
– Пан майор, когда наше положение станет критическим, этот саквояж должен любой ценой попасть к немцам. Если всё выйдет, как задумано, его содержимое окажет нам кое-какие услуги… О том, чтобы они узнали о его существовании, я уже позаботился.
Конец фразы заставил майора удивлённо приподнять бровь, но он смолчал, а полковник запнулся, выдержал довольно длительную паузу и только потом, положив руку на саквояж, закончил:
– За успех операции отвечаю я, но поскольку мы с вами не первый раз действуем вместе, я поручаю вам самому решить, как и когда это сделать.
– А разве это должно произойти не в Варшаве? – майор даже не пытался скрыть своего удивления.
– Нет. – Полковник секунду подумал и отрицательно покачал головой. – Решено, что столица будет обороняться до последнего! В общих чертах обстановка пану майору известна, и вот когда немцы передовыми отрядами вплотную подойдут туда, к вам, на «кресы всходни»[1], думаю, будет в самый раз…
– Но тогда должны быть спецкурьеры, и при этом… – майор не закончил фразу, а вместо этого сделал выразительный жест.
– Уже есть, – коротко бросил полковник. – Даже два. Но, сами понимаете, мы обсуждаем наихудший вариант…
– Значит, я могу идти на крайние меры?
– Именно так, – жёстко подтвердил полковник.
– Тогда… – Майор помолчал. – Я могу узнать, что конкретно находится в саквояже?
– Конечно. Это вы должны знать…
Полковник ещё какое-то время молча ходил по кабинету, потом вернулся на место и только после этого пододвинул саквояж на край стола ближе к майору…
* * *
Утром 5 сентября 1939 года в двадцати километрах от Варшавы, на аэродроме «Груец», среди десятка боевых истребителей стоял готовый к вылету РВД-8. Это был всего лишь связной самолёт, правда, вооружённый по случаю войны пулемётом на турели, установленным в заднюю кабину. Сидя прямо на траве рядом с аэропланом, нетерпеливо ждали приказа на вылет и оба его пилота: поручики Зенек и Ковальский.
Оба они были в одинаковом чине, оба кончали одну и ту же лётную школу, вдобавок были дружны между собой, и их командир, отдавая приказ, какое-то время колебался, кому отдать предпочтение, но поскольку Зенек был крепче, старшинство досталось ему, и потому молодой офицер старался держаться солиднее.
Кругом царила нервозная суета, и, наблюдая за ней, Ковальский вздохнул.
– Жаль, что у нас с тобой связной самолёт, а не «Пулавчаки»[2]. Тогда мы с немцами по крайней мере могли бы лицом к лицу драться…
– Ну да, – в тон ему отозвался Зенек. – Пиши рапорт, пусть нас сразу на «Лось»[3] пересаживают, чтоб мы самолично могли прямо Берлин бомбить…
– Тоже неплохо, – согласился Ковальский и ругнулся вполголоса: – Другие дерутся давно, а нас тут в полной готовности со вчерашнего дня держат…
– Да, незадача, – покачал головой Зенек. – Посылают нас от фронта чёрт те куда, вот только зачем?..
Этот вопрос оба пилота задавали друг другу из-за затянувшегося ожидания уже не в первый раз, но пока им ничего другого не оставалось, как следить за тем, как со взлётной полосы в воздух один за другим поднимаются самолёты и уходят на запад. Из полученного приказа они знали лишь то, что лететь им предстоит на восток, а пока следовало ждать пакет, который должны были доставить из штаба с минуты на минуту. Однако эти минуты почему-то затягивались и грозили превратиться в часы.
Возникшее было молчание в очередной раз прервал Ковальский и, уходя от изжёванной темы, бодро заметил:
– Одно хорошо, будем на кресах. Я ж сам оттуда, а сестра моя и сейчас там…
– Так ты ж вроде вчера домой письмо отправлял, – так, чтобы только поддержать разговор, отозвался Зенек.
– Да как-то не успел, – принялся пояснять Ковальский и вдруг, прервав себя на полуслове, начал вглядываться в дальний край аэродрома, а потом, убедившись, что там действительно кто-то едет, предположил: – Вроде как к нам…
Столб пыли, поднятый на дороге, быстро приближался, и стало ясно, что к ним несётся автомобиль. Ещё через полминуты у самолёта затормозил представительский «чевелет», дверца машины распахнулась, и стройный капитан, кинув два пальца к конфедератке, передал Зенеку чем-то туго набитый жёлтый саквояж, на замке которого болталась свинцовая пломба.
Вручив посылку, капитан медленно, с многозначительной расстановкой, сказал:
– Пан поручник, напоминаю, за сохранность саквояжа отвечаете головой. По прилёте на аэродром «Поле» все приказы от майора Вепша. Понятно?
Имя майора уже упоминалось в задании, поэтому Зенек только кивнул головой, тщательно отметил на карте место предстоящей посадки и, резко повернувшись, стал забираться в кабину. Ковальский, поднявшийся следом, устраиваясь за пулемётом, весело похлопал себя по карману:
