1. Глава 1. Залётный гость
Инспектор из столицы и вид имел столичный. Его костюм и галстук просто кричали о том, что куплены в брендовом магазине на бульваре Миллионеров, стрижка выдавала руку дорогого парикмахера, а над ногтями явно потрудились в маникюрном салоне класса люкс. Загар, осанка, общий лоск. Кинозвезда на красной дорожке, а не полицейский на допросе преступника!
Собой тоже недурён, даром что в душе наполовину орк. Вьющиеся каштановые волосы, густые брови, губы строго сжаты, но лицо приятное. Глаза в жёстком свете потолочных ламп казались неопределённо-тёмными, слегка неправильный нос с горбинкой не портил впечатления, а придавал изюминку…
Я загляделась на заезжего щёголя и едва не пропустила финальную реплику старшего следователя Таннера. Спасибо, профессиональные рефлексы не подвели:
— Хочешь не хочешь, Ругги, — перевела без запинки, — а раз открылись такие факты, твою высылку в Татур мы притормозим. Убийство — это не шутки, сам понимаешь.
В подтверждение сказанного младший следователь Коннер картинно насупился, а шеф городской полиции Фукс выпустил изо рта струю дыма и ногтем сбил пепел с сигареты. Очень красноречиво.
— Ты, начальник, меня не стращай, — бритоголовый крепыш по другую сторону стола блеснул фиксой. — Я об мокрые дела рук не мараю, это все знают.
Гинт Ругински, известный у криминальной братии по обе стороны границы под кличкой Ругги Тачка. Типичный носитель гномьей анимы: на вид простак, на деле хитрый, жёсткий, изворотливый. Главарь банды угонщиков, которую взяли три месяца назад. Уголовная полиция герцогства Татур, нашей с Ругински общей родины, требовала выдать его — до переезда Тачка успел набедокурить на двадцать лет строгого режима, и власти Джеландии пошли навстречу коллегам.
Узнав об этом, арестованный только посмеялся. «Дома у него всё схвачено, — ворчал господин Фукс. — Не успеешь оглянуться, выйдет на волю. Но, может, хоть к нам больше не сунется». Бежен — приграничный город. Здесь всегда был избыток сомнительных личностей с татурских акцентом, от которых местной полиции ни сна, ни отдыха. Что поделать! Все ищут счастья в Джеландии, даже жулики. Особенно жулики-аниматы.
Самое обидное, что Ругги Тачка даст на лапу кому надо и продолжит гонять в Татур краденые машины, а мой брат останется под арестом только за то, что не скрывал своей магической природы, и я составлю ему компанию, если не смогу остаться в Джеландии на законных основаниях.
Между тем красавец-инспектор холёной рукой подвинул к арестанту папку с бумагами:
— Здесь показаниями свидетелей, Ругински, и они изобличают вас с головой.
Из-под инспекторской манжеты, белой и жёсткой, как снежный наст, выглянули тяжёлые золотые часы, на пальце блеснул тонкий ободок цвета дымчатого кварца. Суб-кольцо — из последних моделей. Ради такого провинциальному полисмену, вроде Коннера, пришлось бы три месяца не есть не пить. О беглянке, живущей на пособие в двести тридцать гольденов и редкие приработки, и говорить нечего.
Ругги яростным движением смёл папку на пол:
— У-у, легавые!
Привычное название полицейских у нас в Татуре. А ещё в Чехаре, Лазории, Глухинии и Флориции. В Джеландии почему-то закрепилось прозвище «борзые».
Так я и перевела.
Сказать по правде, местные, беженские, полисмены рядом с инспектором смотрелись, как дворовые псы рядом с чемпионом собачьих выставок: матёрые, зубастые, но мятые жизнью — и экстерьером не вышли. Зато хваткой и повадкой — наторелые хищники.
Господин Фукс так и вызверился на Ругински.
— А ну подними! — произнёс грозно, с растяжкой. И добавил пару ласковых не по инструкции.
В ответ Ругги взорвался бранью. Весь багровый, глаза лютые… Сведи нас случай в тёмном переулке, у меня язык отнялся бы от ужаса. Но работа есть работа. В режиме лингвистической машины я не знала ни страха, ни смущения — и сейчас с привычно невозмутимым видом перевела всё до последнего слова.
Столичный инспектор повернулся и взглянул мне прямо в лицо, как будто до этого момента и не замечал, смотрел, но не видел.
Собственно, замечать было нечего. Бесцветная лохматая девица в свободной клетчатой рубахе и мешковатых джинсах.
А дальше все закричали разом, и мне стало не до посторонних мыслей. Пятеро взбудораженных мужчин перебивали друг друга — а я-то одна и за каждым должна успеть! Мозг и язык кипели от перегрева. К финалу перепалки смысл слов стал от меня ускользать, джеландские и татурские фразы слетали с губ на автомате, но спорщики отлично понимали друг друга — значит, лингвистическая машина в моей голове работала без сбоев.
Наконец инспектор предложил сделку, Ругински принял её, и допрос перешёл в деловое русло.
Оказывается, Тачка знался с преступными воротилами из переселенческих диаспор. Эти личности и интересовали столичного гостя. А убийство… Может, никакого убийства и не было? Просто повод прижать угонщика к стенке.
Ругги угостили сигаретой. Фукс с Таннером и так курили, не переставая, Коннер тоже присоединился, и скоро дым в допросной клубился так плотно, что преступник смог бы уйти незамеченным, не будь он пристёгнут к столу. Глаза у меня слезились, во рту горчило. Сквозь сизую пелену проглядывали прутья оконной решётки — как напоминание о том, что ждёт меня дома, если из департамента по делам переселенцев опять придёт отказ…
Может, стукнуть господина Фукса по голове? Тогда меня упекут в тюрьму здесь, в Бежене, а не вышлют в Татур. Джеландские тюрьмы лучше татурских. Хотя если в них так смолят, я не доживу до конца срока.
Когда всё было оговорено, нас с Ругги усадили писать показания. Рядышком, будто учеников в школе. Он откладывал в сторону очередной лист, одаривал меня кровожадной ухмылкой, а я тут же делала перевод, чувствуя себя отличницей, сосланной за парту к главному хулигану класса — чтобы давала списать и вообще влияла положительно.
Не знаю, как здесь, в Джеландии, но наши татурские учителя упорно не желали понимать простую вещь: поднять успеваемость шалопаю таким способом всё равно не выйдет, зато испортить табель отличнице — раз плюнуть. А может, и саму отличницу заодно.
И пусть нас окружали джеландские стражи порядка, я не чувствовала себя в безопасности. Скорее, наоборот.
Потому что глаза у них были одинаковые. Что у Ругги, что у беженских легавых-борзых. Не собачьи глаза — волчьи, холодно-безжалостные. И у столичного модника-инспектора такие же.
Все они из одной стаи. Дай повод, мигом возьмут на коготок, завяжут бантиком и повесят у дверей вместо колокольчика, «ой» сказать не успеешь.
Через час мы закончили. Я задержалась получить деньги за прошлый месяц, накинула ветровку и, выйдя из управления, подняла взгляд к небу — такому яркому и радостному, что дух захватило.
