Карандаш с хрустом переломился в руках. Распался на две идеально ровные пластиковые половинки – я даже разочаровался.
– Умер? – спросил я.
– Да, – кивнул в ответ Роберт, весь в чёрном, включая галстук, не иначе, как успел облачиться по дороге в мой кабинет.
Или заранее?
– Старый ублюдок скончался, – проговорил я, смакуя каждое слово.
Я не любил его. Никогда. Наверное, кто-то любит своих родителей, и это нормально, но я… я с детства чётко усвоил, что этот большой и холодный человек, который приходился мне отцом, не приемлет каких либо проявлений чувств. Возможно, когда-то я и любил его, но он быстро из меня это выжег.
Мать… красивая, как и полагалось жене такого влиятельного человека, нежная, словно не от мира сего. Она тоже не научилась нас любить, рожая одного за одним и отдавая на попечение нянек.
Никто не учил нас любить друг друга. Зато все мы любили деньги. Главным в жизни отца являлись они, а ещё наша империя. Семейная, черт побери империя, что мне вдалбливали с самых пелёнок. Когда то я ненавидел деньги, а теперь у меня нет ничего, кроме них.
– Он мучился? – спросил я.
– Нет, незадолго до смерти ему вкололи мощное обезболивающее, он мирно ушёл во сне.
– Жаль.
Три месяца он хватался за жизнь. Иногда я даже верил, что он победит в этой схватке. А теперь его просто нет, и не распробовать пока на вкус эту неуловимую, несбыточную прежде свободу.
Я закурил. Прямо с сигаретой прошёл по коридору, толкнул дверь святая святых – рабочего кабинета отца. Сел за его кресло. Стряхнул пепел прямо на лакированную поверхность стола тёмного, элитного дерева. Всё моё. Чёртова империя. Ненавистные деньги. Ответственность за нашу долбанутую семью. Дверь открылась, заглянула мать.
– Артур! – укоризненно покачала она головой, увидев сигарету. Я демонстративно затянулся, мать решила не обострять. – Ты уже знаешь?
– Да. Старый ублюдок умер, – снова повторил я.
Мне нравились эти слова.
– Ты неисправим, – вздохнула мама и ушла, закрыв за собой дверь.
Мать, сделавшая очередную подтяжку и уже совсем не похожая на себя прежнюю. Младший брат, которому недавно исполнилось двадцать восемь, и день рождения он отметил в наркологической клинике, пытаясь вылечить давнюю зависимость. Стелла, сестра, которая в свои тридцать четыре шла по стопам матери, а ещё с упоением тратила отцовы деньги на молодых любовников. Эльза, младшая, которой едва стукнуло восемнадцать. Все это теперь моё ярмо.
– Что там с завещанием? – спросил я.
– Озвучит семейный адвокат.
– Да брось, – сморщился я. – Чего не знает старина Роб? Ты знаешь все. Делись информацией.
Я затушил окурок в горшке с небольшим растением. Вернулся к столу. Я должен был чувствовать свободу, а вместо этого чувствую какую-то глухую, бессильную ярость. Горшок с цветком полетел на пол. За ним какие-то документы со стола отца. Опрокинулся бокс с кипой бумаг. Я направился к выходу, небрежно наступив ногой на один из листов и вдруг замер.
Это было неожиданно. Как удар под дых.
На полу лежала фотография. Я сразу узнал кто на ней. Юлька. Единственный мой протест. Я женился на ней против воли отца. Наивный был. Верил, что эта юная девушка сможет дать мне то тепло, которого не было никогда. Что вот это, то что горит внутри и есть любовь, а ей все по плечу, ей море по колено.
– Она видит в тебе только твои деньги, – сказал тогда отец. – Надеюсь, этот брак не продлится долго. Дурной тон. Столько вокруг нормальных семей с девками на выданье, а ты притащил в дом…нищенку.
Тогда я набросился на него. Но чёртов ублюдок был прав. Всегда, во всем прав и это одна из причин моей ненависти.
А теперь Юлька смотрит куда-то вдаль с фотографии, что выпала из коробки, стоявшей на столе отца.
– Роберт? – вопросительно вскинул брови я.
Поднял фотографию. Когда Юлька окончательно растоптала мою веру в людей, ей было двадцать два. Юная совсем. Семь лет прошло. На фотографии она гораздо старше той, что я помнил, и даже не верится, что эту серьёзную молодую женщину я когда-то целовал, забывая обо всем на свете.
– Наверное, лучше так узнаете, чем при всех, – задумчиво проговорил Роберт.
– Ну же! – зло поторопил я. – Говори!
Роберт сделал шаг назад, видимо ожидая от меня приступа ярости. Плохой признак, значит новости совсем дерьмовые.
– Ваш отец переписал заявление. Четыре месяца назад, когда болезнь только проявилась, но уже становилось понятно, что долго он не протянет.
– Меня ждут сюрпризы?
– Контрольный пакет акций, место председателя совета директоров вместе с ним, все основные счета переходят вам, но…
– Но?
– Но при условии вашей женитьбы на вашей же бывшей супруге Юлие Завьяловой. Брак нельзя расторгнуть год, проживать вы будете в этом доме, в течение года будете являться исполняющим обязанности директора и председателя совета директоров…
– В противном случае?
– В противном случае вам не достаётся ничего. Всё делится поровну между вашей матерью, сёстрами и братом, благотворительность и прочие незначительные пункты.
Я вернулся за стол. Сел. Закурил ещё одну. Фотографию я бросил на пол, отсюда не видно, но все равно я черт побери, чувствую её, словно Юлька оттуда смотрит именно на меня.
За что, подумал я почти равнодушно. За что? Мне с детства ломали хребет, выращивая из меня идеального короля своей империи. Не было у меня детства. Не было жизни. Только, блять, цель, как у самурая.
– Они все просрут, – сказал я. – Весь мой труд. На тряпки, наркоту, мужиков, бухло…
– Вы можете жениться на ней.
– Он ненавидел её, – покачал головой я.
– Вряд-ли ваш отец был способен на столь яркие эмоции.
Роберт прав. Отцу было плевать на всех. И на меня тоже. Но вот я ещё не потерял способность ненавидеть. И я ненавидел её. Смешную девчонку двадцати лет, что пришла в мою жизнь, обещая так много, дыша счастьем, а в итоге задержалась только на два года, окончательно уничтожив веру во что-либо лучшее.
Ненавижу.
