Хейраниса выходит замуж
С начала зимы в Мазандаранских лесах не было такого количества снега. Мороз, продирающий до костей, и холодный, пронизывающий ветер были совершенно не характерны для этих мест. Дождь, начинавшийся днем, к вечеру резко превращался в снег, мороз крепчал, резал, словно нож; с веток деревьев свисали сосульки. Казалось, природа прочувствовала свадебное настроение в окрестностях и решила привнести свою лепту, развесив на деревья сверкающие ледяные серьги. Сильный ветер, бушевавший меж разлапистых елей, раскачивал обледеневшие ветки, звон ледяных серег напоминал звук музыкальных инструментов древнего мира, какую-то старинную мелодию. Природа словно пела колыбельную лесу; отяжелевшие ото льда ветки, съежившись, пригнулись к земле, словно уснувшие глубоким сном. Иногда из пугающих дебрей леса доносился вой зверя или жуткий хохот филина. Но все это отнюдь не нарушало гармонию красоты белого снега и мороза. Ближе к утру ветер, словно чабанский пес, гоняющий баранов, развел тучи на небе, уступив дорогу ярким лучам всходящего солнца. Снег, падавший всю ночь, от ярких утренних лучей солнца засверкал, словно рассыпанные разноцветные бусинки. А в некоторых местах снег, разметавшийся неугомонным ветром, блистал, словно тысячи звездочек. Казалось, будто солнце подрагивает, осыпая все кругом золотой светящееся пыльцой.
Тишину леса вдруг нарушил топот копыт, ржание лошадей и звон бубенцов движущегося каравана. Впереди ехали пятнадцать-двадцать слуг; деревянными лопатами они расчищали снег, стряхивали его с веток елей, открывая дорогу движущимся позади всадникам. Вместе со снегом с лап елей, звеня, падали серьги-сосульки. Теперь лес наполнился совершенно другими звуками. Каждый раз, когда войлочная обувь передовой группы соприкасалась с хрустящим снегом, а копыта лошадей оставляли на нем отпечатки, раздавался хруст, от которых спавший под сладкую колыбельную лес проснулся.
Всадники, следовавшие след в след по лесу, вышли на опушку и остановились. Белоснежная пелена впереди обжигала глаза, и всадники, козырьком приставив ладонь к лицу от слепящей белизны, пытались понять, чего ждет передовая группа. Вдалеке был виден большой город, словно завернувшийся в белоснежный шелковый платок. Чем ближе подъезжали всадники, тем отчетливее был виден город. Дым из печных труб стелился над домами, напоминая красивые узоры на шелковом платке. На открытом пространстве лошадям двигаться уже было легче, и следовавший позади всадник по имени Абдул, нарушив строй, пришпорил коня и поравнялся с возглавляющим конный отряд Фирдоуси. Теперь всадники ехали рядом.
– Ты смотри, Фирдоуси, сколько снега навалило, а мороз какой? – произнес Абдул, снимая однопалую рукавицу и стряхивая с бороды и усов иней.
– Да, ты прав, Абдул, – подтвердил его слова Фирдоуси. – Я вообще не могу припомнить такую суровую зиму. Но если есть что-то, что может согреть нам душу, то что нам снег, что нам мороз? – Фирдоуси самому понравилась поэтическая фраза; он улыбнулся. – Самое главное то, что мы едем вершить свое будущее. Да продлит Аллах года Гази Джахана! Да… только одному Аллаху известно, какой была бы наша судьба, если бы он своей изворотливостью не вошел в доверие шаха и не стал визирем.
– Ты абсолютно прав, ага, – поддержал Фирдоуси Абдул. – В этом царстве наша единственная опора – это Гази Джахан. Не будь его, никому в голову не пришло бы убедить шаха Тахмасиба выдать дочь правителя Мазандарана за принца. Мы достигли желаемого, первого этапа нашей цели. Далее, благодаря дочери шаха, достигнем и шахского трона, и, иншаллах, во дворце и визири, и прочие будут нашими людьми.
Фирдоуси тоже произнес «иншаллах», потом похвалил собеседника:
– Если даже мы этого не увидим, увидит наш род. А ты хорошо придумал с этим колдуном, ага. И еще эту красивую служанку для дочери шаха… Я о Зиньят.
– А что ты думал, – хвастливо произнес Абдул. – Это очень сильный колдун. Он настолько силен, что заставляет пшеницу, ячмень, иголки двигаться по стенам. Издалека может управлять мозгами человека, подчинять его своей воле. Одним словом, брат, он умеет все. Но его надо держать под сильным контролем, чтобы, так сказать, не сошел с тропы.
Абдул обернулся в хвост каравана. На одной из повозок, съежившийся, весь в черном, сидел человек. Весь путь он общался с этим человеком. Потом Абдул посмотрел на друга и шепотом сказал:
– Но никто не должен знать об этом секрете. Если огузские беки проведают об этом, наши шкуры набьют соломой.
Фирдоуси слегка кивнул головой:
– Ты прав, ага! Но как спрятать такое большое шило в мешке? Во дворце у каждой стены есть уши. Разно или поздно это вылезет наружу. Что тогда? Если эти тюрки что-то заподозрят, они обязательно докопаются до сути.
Собеседник расстегнул последнюю пуговицу шубы, вздохнул полной грудью. Однако морозный воздух заставил его закашляться. Кое-как подавив кашель, он успокоился.
– А кто тебе сказал, что колдун будет жить во дворце, возле девушки? Но, если он окажется во дворце… Нет, это значит рано или поздно бросить его в объятья смерти.
Фирдоуси ничего не понял.
– А как все будет происходить. Как связь будем налаживать?
Абдул хихикнул:
– Я все давно продумал. В каком городе будут жить принц Мухаммед Мирза и наша Хейраниса, туда и отправится колдун творить свои дела. А связь будет налажена через служанку Зиньят. Понял?
У Фирдоуси от удивления расширились зрачки, кажется, он что-то начал понимать. Ничего не ответив, он просто согласно кивнул в ответ головой.
– Ты хорошо все придумал, ага! Значит, Зиньят будет своеобразным посредником, эдаким звеном между колдуном и Хейранисой.
– На самом деле мы все звенья одно цепи. Но не дай Аллах наступит день, когда эта цепь обернется вокруг нашей шеи. До конца жизни будем в петле…
Фирдоуси хорошо понял, что имел в виду Абдул. Чтобы все осталось в секрете, он не только брал на испуг, но еще и угрожал. Секрет был государственной важности и его не доверяли каждому. Если ему доверили, значит, верят. Поэтому Фирдоуси ответил собеседнику той же монетой.
– Не волнуйся, ага! Мы не позволим, чтобы цепь обернулась вокруг нашей шеи. Перед нами более важная задача.
Абдул снова тихонько хихикнул. В этот момент на белоснежной равнине показалось темное пятно. Приближаясь, оно увеличивалось, превратившись в группу всадников. Это были встречавшие гостей…
***
Шестнадцатилетняя Хейраниса ходила в своей комнате из угла в угол, не находя себе места. Взволнованная, она уже устала мерить большую комнату стремительными шагами, от которых развевались многочисленные складки широких одежд. Большая цветастая шаль, придающая юной девушке особую красоту, иногда сползая с головы, ниспадала на плечи; Хейраниса вновь нервно набрасывала ее на голову и все ходила, ходила… Казалось, в комнате, устланной коврами, летала красивая бабочка. Осторожно ступая ножкам по ковру, она словно пыталась взлететь.
