До замужества она не могла себе позволить такого расслабления в ванной. В маленькой четырёхкомнатной квартире, где она жила с родителями и тремя сёстрами, ванна была обычно занята. Не успевала расслабиться, как кто-то из сестёр стучал, торопил, прогонял её мечты. А она о многом мечтала. Сначала о художественном училище, но это вызвало протест родителей: « Если и закончишь, дальше плакатов к очередным праздникам и выборам не продвинешься. Будешь обречена на безденежье. Учись. Ведь лучше всех в классе по математике. Поступишь в институт или университет». Безденежья она боялась, поэтому старательно училась. И, правда, старшая сестра, закончив пединститут, удачно вышла замуж, живут в областном городе. Зарплата, хоть и небольшая, но регулярная, ипотеку вот взяли.
Заканчивала девятый класс, собиралась в десятый, когда в семью пришла беда. Отец возвращался домой после корпоративного праздничного застолья, упал прямо на улице. Обширный инфаркт. Скончался сразу. Какой тут десятый, когда в семье, кроме неё, ещё две сестры и больная, вышедшая на пенсию мать? Поступила в политехникум в родном городе, ездить не надо. Закончу – пойду заочно в вуз.
Плод шевельнулся, похоже, дочке (на УЗИ узнала) надоело купание, пора возвращаться в реальную жизнь. Вероника увидела в зеркале хоть и не самое красивое, но очень счастливое женское лицо. Да, она теперь счастлива! Он недавно пришёл из армии, только что устроился работать на местный завод, решил восстановиться в техникуме (до армии не закончил). Познакомились в столовой. Он не учился в художественной школе, поэтому не знал канонов красоты, и каноном стала она. Ему всё в ней казалось прекрасным, и любовь росла в геометрической прогрессии. Вскоре произошло ещё до брака то, чего она всегда боялась, но при таком нарастании чувств ей, воспитанной в строгой морали, этого было не избежать. Догмы – одно, а взаимные чувства – другое.
Свадьбу сыграли по необходимости: ждали ребёнка. Жизнь отравлял токсикоз, она и есть за праздничным столом не могла, да и после тоже. Жили сначала у его родителей, затем в однокомнатной квартире бабушки, которая переехала к дочери.
После ванной очень хотелось есть. Токсикоз давно прошёл, аппетит был отменный.
Николай- так звали мужа-сварил куриный суп, пока она была в ванной. Её радовало, что с первых дней семейной жизни он всю домашнюю работу брал на себя. Ласки его были постоянными, он словно торопился насладиться ей, угодить во всём. Даже прилюдно обнимал и прижимал к себе, целовал. А ей и стыдно, и радостно от такой любви.
Было воскресение. На лестнице слышались пьяные голоса. Собралась копания «после субботнего возлияния всё не разойдутся», – пронеслось в голове.
– Подожди, сбегаю за хлебом, мусор вынесу, вместе поедим, потом погуляем, —
сказал убегая.
Расчесала после ванны волосы, надела платье к обеду, сервировала стол, разложила салфетки, сделала капустный салат. Коли всё не было. Да где же он? В коридоре, наконец, умолкли. Вдруг стук. Ключи вроде с ним. В дверном глазке узнала соседу, открыла дверь.
На лестничной площадке весь в крови лежал ОН с ножом в груди и больше никого. Она закричала криком раненого зверя. Он поднял голову, тихо сказал: « Не волнуйся. На мне всё мигом зарастает, ну в больнице полежу, только-то». Первыми приехали полицейские, затем скорая помощь. Когда ехали в больницу, он старался её подбодрить, улыбался. Рассказал, что пытался утихомирить хулиганов, они затеяли драку, а тут удар ножом. В больнице его повезли в операционное отделение, а ей дали валериану, чтобы она успокоилась (ведь рожать скоро) и отправили домой со словами «завтра навестишь».
Она пришла со свекровью на следующий день. Пожилая женщина, принимавшая передачи, как-то обычно сказала им: «Так он же умер».
04.01.22
История одной судьбы и отпавшей от стола ножки
Сутки, как и время, сместились в её сознании. Она могла уснуть в 5 часов вечера, проснуться выспавшейся в 10часов. Ночью уныло бродила по комнате, в общий коридор и туалет, расположенный прямо перед лестницей на этаже, не ходила, чтобы не будить старческими ночными шагами соседей. Горшок, закрытый крышкой, а иногда в забывчивости и открытый, держала в углу комнаты. Содержимое выливала утром, когда в квартире ощущалось движение.
Определился с некоторых пор и ночной ритуал. Сначала стояла у старого деревянного с приставленной ножкой стола, всматриваясь в окно, вспоминала двор, каким он был в 20 годах, когда они с мужем были молодыми рабочими и с шестью детьми приехали сюда, в трёхкомнатную квартиру двухэтажного деревянного дома на углу улицы Малышева и Пушкинского переулка. В маленьком, тёмном, окружённом домами дворике кипела детская жизнь. Подъезды по-соседски были открыты, и малышня скакала и пряталась по всему дому. Зимой мужское население дома в выходной помогало детям построить горку; снег, естественно, приносили из-за ворот (во дворе его почти не было).
Весёлый детский визг разносился по всему дому. Окна кухни и большой комнаты, как называли гостиную (в действительности там была детская), выходили на Куйбышева,
где на противоположной стороне был гастроном, и всегда по движению сотрудников магазина можно было догадаться о приёме продуктов. Вначале их возили на лошадях, которые, пока стояли при разгрузке, оставляли свои лепёшки прямо возле магазина; затем появился на радость дворникам грузовик.
Хозяйством Тася занималась экономно и разумно. В магазин занимать очередь бежали дети, а их было у неё двенадцать. Шесть родились уже в этом доме. Продукты несли все скопом, зимой через дорогу везли на санах, когда дети ещё были малы. Радовались, когда дома они лежали кругом: на столе, табуретах, подоконниках. Пахло сытно и вкусно. Жаль, что так быстро всё исчезало. Семья была велика.
Как давно и недавно всё было. Что было вчера – не помнила, а что тогда, в 20—30 годы не забыла.
Когда она приехала из далёкого села устраиваться на завод, подошла цыганка на вокзале, погадать предложила.
Стало интересно, да деньги были зашиты в панталонах, отказалась. Та и бросила вслед:
«И счастливой, и несчастной будешь. Семья большая будет, да одинокой останешься».
Вскоре замуж вышла за рабочего Егора, дети пошли. Как квартиру получили, работать перестала. Дети болели, родных не было. Освобождение от работы больше 3 дней по болезни ребёнка не давали. Детей приходилось оставлять или с кем-то из старших сестёр, а они и сами ещё малы были, или привязывать верёвкой детскую ножку к столику, ставить рядом воду, которая, как правило, оказывалась разлитой. Наверно, поэтому и сломалась эта окаянная ножка, которую муж Егор постоянно ремонтировал. Весь день сердце за детей болело, когда так их оставляли. С дикими глазами прибегала домой: лишь бы жив!