Часть 1. ПОЛОЖЕНИЕ КРЕСТЬЯН В КОНЦЕ XIX ВЕКА.
К концу XIX века проблемы выкупа помещичьих земель оставались ещё тяжелым бременем примерно для 35% крестьян, именно для бывших до реформы 1861 года крепостными. Кроме крепостных, до 1861 года были ещё государственные крестьяне (жившие на казённых землях, их было 45% от общего числа) и удельные крестьяне (на землях императорской фамилии). Забегая несколько вперёд, напомню, что все проблемы выкупов были окончательно решены (через их списание) только в 1906-1907 гг. Таким образом, к концу XIX века процесс становления крестьян-собственников хотя и значительно продвинулся, но ещё не был завершён. В этом деле Россия отставала на 50 и более лет от развитых стран Европы. Значительно ниже чем в Европе были и грамотность крестьян, и агрокультура, и урожайность на полях.
Не была решена ещё и проблема неурожайных лет (недостаточное развитие в России сети железных дорог, которые в Европе уже обеспечивали мобильную переброску запасов зерна), что иногда приводило к массовому голоду во многих неурожайных губерниях. Последний массовый голод в царской России был в катастрофически неурожайном 1891 году – я надеюсь рассказать об этом в отдельной публикации, где сопоставлю массовый голод 1891 года с советскими голодоморами (1920-х, 30-х и 1946 года).
Далее, говоря о проблемах крестьянства конца XIX века, необходимо отметить очень высокую детскую смертность: она была примерно в 2.5 раза выше чем в среднем по Европе. Все эти проблемы стали активно и быстро решаться только в начале XX века, в правление Николая II, и особенно решительно и стремительно в 1907-1917 гг – в годы т.н. Русского экономического чуда. Я расскажу об этом позже, во второй части этого обзора о жизни крестьян. Здесь же замечу, что сформированные в СССР представления о «тяжёлой беспросветной участи русского крестьянина» всё же очень сильно преувеличены, даже относительно XIX века, не говоря уже о 1907-1917 гг.
Оппоненты часто ссылаются на тексты русских классиков о крестьянстве. Так, по опыту дискуссий о жизни крестьян в царской России знаю, что для доказательства тяжелой их доли нередко вспоминают двенадцать писем из деревни Александра Николаевича Энгельгардта [Энгельгардт А. Н., Из деревни: 12 писем 1872-1887 гг. М.: Наука, 1999].
Но не будем забывать, что это письма из 1870—80-х годов, а положение крестьян с конца XIX века и до 1917 года быстро улучшалось. Не стоит забывать и о том, что профессор Энгельгардт был близок к народникам (и, собственно, в свою деревню Батищево был сослан в 1870 году в связи со студенческими волнениями, организованными, кстати, главным бесом народников – уже упоминавшимся нами Сергеем Нечаевым). Понятно, что Энгельгардт, когда уделял время описанию жизни крестьян, останавливался прежде всего на бедах русской деревни тех времен. Тем более с исторической точки зрения нельзя назвать отражающими всю полноту жизни крестьян произведения русских писателей, классиков нашей литературы. Некрасов, Толстой, Короленко – они ведь писали именно о том, о чем болела душа, о бедах народных, хотя бы эти беды и касались только самых бедных, самых униженных, самых оскорбленных. А сколько было этих самых бедных? 10-15 %? Вряд ли больше 20 %. Конечно, и это много, но, если мы занимаемся историей, то давайте изучать положение всех слоев крестьянства, а не только бедноты.
Возвращаясь к письмам Энгельгардта, замечу, что цитируются они обычно весьма выборочно. Например, расхожая цитата:
В нашей губернии, и в урожайные годы, у редкого крестьянина хватает своего хлеба до нови; почти каждому приходится прикупать хлеб, а кому купить не на что, те посылают детей, стариков, старух в «кусочки» побираться по миру. В нынешнем же году у нас полнейший неурожай на все… Плохо, – так плохо, что хуже быть не может. <…>Крестьяне далеко до зимнего Николы приели хлеб и начали покупать; первый куль хлеба крестьянину я продал в октябре, а мужик, ведь известно, покупает хлеб только тогда, когда замесили последний пуд домашней муки. В конце декабря ежедневно пар до тридцати проходило побирающихся кусочками: идут и едут, дети, бабы, старики, даже здоровые ребята и молодухи.
Тяжелая картина! Но не припомню, чтобы кто-то из оппонентов цитировал следующий абзац этого же письма Энгельгардта:
«Побирающийся кусочками» и «нищий» – это два совершенно разных типа просящих милостыню. Нищий – это специалист; просить милостыню – это его ремесло. Нищий, большею частью калека, больной, неспособный к работе человек, немощный старик, дурачок. <…> Нищий – божий человек. Нищий по мужикам редко ходит: он трется больше около купцов и господ, ходит по городам, большим селам, ярмаркам. <…> У побирающегося кусочками есть двор, хозяйство, лошади, коровы, овцы, у его бабы есть наряды – у него только нет в данную минуту хлеба; когда в будущем году у него будет хлеб, то он не только не пойдет побираться, но сам будет подавать кусочки, да и теперь, если, перебившись с помощью собранных кусочков, он найдет работу, заработает денег и купит хлеба, то будет сам подавать кусочки. У крестьянина двор, на три души надела, есть три лошади, две коровы, семь овец, две свиньи, куры и проч. У жены его есть в сундуке запас ее собственных холстов, у невестки есть наряды, есть ее собственные деньги, у сына новый полушубок.[Энгельгардт А. Н., Из деревни: 12 писем 1872-1887 гг. М.: Наука, 1999]
Три лошади, две коровы, семь овец, две свиньи, и прочее – да это середняк (а то и кулак) по меркам 1930-х годов… А побирается кусочками он потому, что не хочет ничего продавать из своего добра и знает, что в этом году (неурожайном для его семьи, деревни или всей губернии) помогут ему, а в следующем, неурожайном для кого-то другого, уже он будет помогать. Это обычный для русской деревни принцип крестьянской взаимопомощи. Кстати, в фундаментальном научном исследовании д. и. н. М. М. Громыко «Мир русской деревни» [Громыко М. М., Мир русской деревни. М.: Молодая гвардия, 1991] можно подробно прочитать об этом.
И, заканчивая это длинное отступление о книге А. Н. Энгельгардта, следует сказать, что, безусловно, все образованное общество России того времени было благодарно ему (и, безусловно, справедливо благодарно) как за эти письма, так и за его деятельность в пореформенной русской деревне. Замечу также, что эти письма печатались в то время в «Отечественных записках» и «Вестнике Европы» безо всяких цензурных вырезок.
