Сама мысль о том, что 18-летний сельскохозяйственный рабочий из Канзаса будет под водой прижимать голову солидного взрослого мужчины к выложенным мозаикой ступенькам бассейна в доме восходящей звезды Голливуда, может показаться чем-то взятым из текста дешевого киносценария. Но в один из осенних дней 1938 года это было именно то, что я делал после ряда примечательных событий. Задыхающимся человеком в моих руках был не кто иной, как Микки Маккормик, чье появление в доме послужило причиной, вызвавшей водоворот событий в середине этого времени года. Летняя жара спала, и остававшиеся на деревьях лимоны уже созрели для сбора.
В это время гламурная хозяйка бассейна Имельда Лондон неподвижно сидела в своем шезлонге, скрывая задумчивость затемненными стеклами солнечных очков. Она поднесла недопитую рюмку мартини к рубиновым губам и после долгой затяжки сигаретой отвернулась от сцены борьбы, развернувшейся под водой у ее ног.
– Заткни его, Джорджи! Мама скоро спустится вниз, – несмотря на очевидную драку, сказала она мне так беспечно, как будто я всего лишь нарезал круги в бассейне ее скромного особняка. На деле это просто была манера Мэл так сообщить мне, что пора кончать с этим грязным делом, пока оно не всплыло наружу.
*****
Впервые я встретился с этой казавшейся пустышкой актрисой, когда со своими золотистыми локонами, почти полностью закрывавшими лицо, она, небрежно управляя авто, ехала вдоль тротуара в одном квартале от студии «Брейвхарт», а я, возвращаясь в свою съемную комнату, сидел на бордюре, курил «Лаки Страйк» и ожидал позднего вечернего автобуса. Внезапно я увидел длинный капот автомобиля со сверкавшей на нем в лунном свете серебристой статуэткой, приближавшийся ко мне со скоростью, которую невозможно было контролировать. Решетчатый радиатор вытолкнул меня на мощеный кирпичом тротуар и отбросил в засохший куст, а переднее колесо остановилось, чуть не раздавив мои вытянутые ноги.
Вскочив с водительского сиденья и обежав спереди свой остановившийся автомобиль, она закричала:
– Я смотрела на вас, а не на дорогу! Мне жаль, но избежать этого было невозможно!
Она присела рядом со мной, и, когда откинула с подбородка свои спутанные волосы, открыв высокую дугу темных бровей и выступающие скулы, я мгновенно узнал ее лицо и удивился орехово-зеленоватому цвету глаз при свете уличного фонаря, тогда как раньше ее изображения на экране убеждали меня в том, что этот цвет был голубым. Она выглядела еще более миниатюрной, чем в кино, по росту не дотягивая до 150 с чем-то сантиметров моей мамы. Ее хрупкое тело было облачено в шелковую сине-белую полосатую пижаму, скрытую под слишком большим по размеру меховым манто, и в пушистые домашние тапочки.
На ее лице было то самое знаменитое обиженное выражение, которое так естественно ей шло, и, благодаря которому, она запомнилась в своих фильмах. С надутыми недовольными губками и торопливым миганием длинных ресниц она ухватилась своими ручонками за мое предплечье и пыталась приподнять меня с кирпичного тротуара, как будто о травме не могло быть и речи.
– Ну, давай же, вставай, пока не собралась толпа! – умоляла она.
Я подался вперед, ощутил острую боль в левом бедре и чуть не обрушил ее на себя в попытке использовать ее руки, чтобы придать устойчивость своему телу. Она смахнула блондинистые пряди с лица и придерживала их сбоку, оглядываясь налево и направо, тогда как с обеих сторон улицы к нам стали стекаться люди. Отклонившись назад, она всем своим небольшим весом изо всех сил тянула меня за предплечье; при этом ее паническое отчаяние и умоляющие глаза служили для меня большей мотивацией, чем физические усилия.
– Скорее, – отчаянно умоляла она, – пока не появились «гробокопатели».
Тогда это слово ничего для меня не значило, но вскоре я узнал, что им обозначалась особая порода людей, которая поражала свои жертвы лампами-вспышками и отравленными перьями. Я был знаком с такими людьми, как потребитель их продукции, поскольку прочитал всю информацию об ее безнравственной жизни вне экрана, напечатанную на страницах «желтых» журналов, грудами лежавших на полу наскоро сколоченных павильонов-коробок, где я ожидал своей очереди на безрезультатные просмотры в качестве дублера для съемок фильмов о Диком Западе. Как 16-летний юнец, несмотря на умение скакать на лошади, я был или слишком молод для ролей вооруженных бандитов, или слишком бледнолиц, чтобы правдоподобно играть индейцев. Поэтому мои возможности ограничивались ролями статистов, создававших фон для сцен драк и вооруженных схваток. Но я хорошо управлялся с лошадьми, потому что был к ним неравнодушен. Мне не нравилось смотреть на то, как этих нежных и благородных существ буквально уничтожали на съемках, как какие-то сорняки. Поэтому меня часто включали в платежные ведомости за то, что я помогал ухаживать и объезжать лошадей, и мог показать наезднику, как сделать так, чтобы лошадь упала правильно, и при этом в максимально возможной степени избежать опасных для жизни животного травм.
Практически все знали Имельду Лондон – даже никому не известный сбежавший из дома 16-летний мальчишка. Она была королевой экрана. Ее бесчисленные любовные похождения и пьяные оргии служили пищей для легенд, и она в свои 24 года уже заслужила репутацию, столь же заметную, как холмы над Голливудом. На экране она была порочной американской красоткой. Ее романтическое присутствие и проникающий в душу взгляд еще долго жили в сердцах зрителей после окончания фильмов. Уже тогда, когда шесть лет назад ее карьера только начиналась, она становилась центральной фигурой во всех сценах, в которых участвовала, и даже отвлекала внимание зрителей от великих актеров того времени. Говорили, что никто из них не хотел сниматься с нею, потому что им не хотелось попадать в тень, которую она отбрасывала на экран. Несмотря на то, что большинство кинокритиков считало ее стиль игры недостаточно высоким, студиям просто ничего не оставалось, как брать ее на ведущие роли. А сейчас она достигла той точки карьеры, когда фильмы с ее участием автоматически становились средством продвигать ее саму, поскольку голод публики на присутствие ее лица на экране требовал этого. Она была лекарством от недугов во время Великой депрессии, тайным примером для подражания для каждой женщины, и той женщиной, которую каждый мужчина хотел бы видеть рядом с собой.
Она открыла со стороны пассажирского кресла дверь своей машины цвета слоновой кости и затолкала меня вовнутрь, а потом, обежав вокруг, рассеяла стоявшую перед капотом толпу, размахивая руками и умоляя ангельским голоском:
