В гармонии святого беспорядка
(Ведь хаос первороднее, чем грех),
Живу я без особого достатка.
Живу, как говорится, лучше всех:
Попеременно пью вино и воду,
То правду-матку режу я, то лгу.
Ни перед кем не гну себя в угоду —
Поскольку по-другому не могу.
Мне много лет, и опыта хватает,
Я расписал по нотам каждый день —
И жизнь моя, как песня пролетает
Над нивами окрестных деревень.
Над городом застроенным так тесно,
Что солнышка подолгу не видать,
Над публикой одетой интересно,
Над парком, где сплошная благодать…
И ты впитай мои простые речи —
Другие сочинить их не могли —
Пока я небу подставляю плечи,
Пока я на поверхности земли.
Россия, моя Родина —
Старинные края,
Былинная мелодия,
Да трели соловья.
Церквушки, да скворечники,
Да ветер низовой,
Да вороны-кромешники
Над самой головой.
Россия, моя Родина —
Суровая стезя!
Тобою столько пройдено,
Что выдумать нельзя:
Война, да революция,
Да за войной – война.
Хочу с тобой очнуться я
В другие времена.
Россия, моя Родина —
Роднее не найду.
Рябина да смородина
У дома на виду,
Озера ясновзорые,
Полей живая медь
Да песни, за которые
Не жалко умереть!
Я не видел войны. Я боев не слыхал
Я на ратные темы не спорю.
Мне ли случай винить, что не каждому дал
Испытать на себе это горе?
Не застал меня в Бресте чужой миномет
И салют средь берлинских развалин:
Мне родиться еще предстояло за год
До того, как скончается Сталин.
Но, наверно, виновны в том гены отца,
Повидавшего горькие виды,
Что дрожит в моем сердце движенье свинца,
Отголоском большой панихиды.
Пусть победы спешат по дорогам весны
Как дошкольники в праздничном марше —
На суровые годы прошедшей войны
Наши дети – и те будут старше.
Я не видел войны. Я ни грешен, ни свят.
Я не жду ни наград, ни прощенья.
Просто скорбная память погибших солдат
Растянулась на три поколенья.
Я родился в деревне, в башкирской глуби,
Где земля свoенравно-мудра.
Где полынные волны по гордой степи
Погоняли тугие ветра,
Где впервые провеяло слово «гектар»
Незадолго совсем до войны,
И покорных овец из саманных кошар
Потеснило зерно для страны.
Я родился свидетелем грубых эпох —
На моих еще детских глазах
Утопали телеги, почти без дорог,
И для топки сушился кизяк.
И мальчишка-пастух, матерясь и крича
Лихо щелкал длиннющим кнутом…
Я родился в обычной семье ветврача,
Но не зря вспоминаю о том.
Видел я, как компостером метят телят,
И кастрируют злых жеребцов,
Видел – черви в запущенной ране кишат,
Видел яро текущую кровь.
Видел руки отца, терпеливые столь,
Так их часто окрашивал йод!
Видел я, как бывает целительна боль
Там, где ласка уже не берет.
Оттого мне и хочется режущих слов,
Чтобы жгли веселее огня.
Не читайте моих слишком сладких стихов —
Слишком малое в них от меня.
Я наследник тех шестидесятых,
О которых помнят и твердят.
Жаль, перо ровесников крылатых
Густо омочил духовный яд.
Жили мы светло и бестолково
И стихи писали обо всём,
Только вот о Сталине – ни слова,
Словно не на Родине живём.
Те слова не стали нам родными
Вопреки отцам и матерям.
Просто мы для них святое имя
Вырвали из сердца, будто хлам.
Оттого и не было пророков
Среди нас…
Эй ты, Русь, моя вотчизна бирюзовая!
Полотняные, тугие облака!
Ты, судьба моя, дорога-нить суровая,
Сколь протянешься длинна иль коротка?
Сколько было мне напето-напророчено
Ближе к осени злачёных кораблей?
Голова моя под скуку не заточена —
Вечно катится, куда повеселей.
Ты, любовь моя, вотчизна бирюзовая,
Полотняные, тугие облака!
Что ты хмуришься, дорога-нить суровая?
Что печалишься – длинна иль коротка?
В Сургуте бабье лето.
Прошел короткий дождь.
И, в легкий плащ одета,
Навстречу ты идешь.
На локоне заколка
Светло блеснула вдруг.
Ах, если бы надолго!
Надолго, милый друг…
Пора любви и счастья.
Прекрасная пора!
Ты шепчешь: «Заждалась я».
Целуешь, как вчера.
Летишь ко мне, как пчёлка
На свой цветущий луг.
Ах, если бы надолго!
Надолго, милый друг…
Час-два – теплу и свету,
И день прошел, а жаль!
Я вижу: сигарету
Швырнули на асфальт.
Зрачком горящим волка
Прочерчен полукруг.
Я ухожу надолго,
Надолго, милый друг…
Шуршанье клюшек и коньков,
И шайбы стук на льду коробки.
Танцуя, снег на белой тропке,
Скрывает ямочки следов.
А мы с тобою после сна,
Не оторвёмся от подушки:
В твоей душе – моя весна,
В моей душе – твои веснушки.
Как ясно и просто, поняв небеса,
Живут снегири, воробьи, свиристели.
Сегодня синицы во двор прилетели,
Играли под окнами четверть часа.
Прозрачная роща на поздней заре
Из желтых тонов перешла в голубые.
Зима наконец-то пришла в ноябре,
Березки надели платки кружевные.
Сугроб у крыльца – будто сказочный зверь:
По белому пуху – морозное пламя.
И девочка, выпустив кошку за дверь,
– Куда ты? Простудишься! – машет руками.
Хватает покрепче ее за бока —
Беглянка поводит усами жестоко:
Ей дома сидеть чересчур одиноко,
Хотя и терпимо. Возможно. Пока.
Пошли, бессонница, мне юности фантом.
Я сердцем чувствую желанное объятье.
Пускай привидится мне старенький твой дом,
Твоя фигура в босоножках, белом платье.
Пускай привидится полдневная жара,
Тенистый папоротник, ландыш белоснежный,
На берегу под грустной ивой – детвора,
Холмы далекие и жаворонок нежный.
И земляничный уголок, и твой букет,
И на березах дальней осени дыханье.
На всем – безвестного былого тихий свет,
На всем – надежды непорочной обаянье.
Горит костер – веселая картина,
Когда в избытке добрые дрова.
Когда в груди саднит от никотина,
Но поутру душа ещё жива.
Когда в клети полно воды и снеди,
Когда не хлеба, то хотя б воды…
Когда, когда… Молчат о том медведи
Всей нашей окружающей среды.
А где-то в доме ходят занавески
Холодного, закрытого окна.
Трещат дрова, и в полусонном треске
Ты согреваешь душу без вина.
Ты ждешь кого-то. Не меня, конечно.
Гремит экран, пугая и маня,
И в ежедневной суете неспешной
Какое тебе дело до меня!
Так жизнь пройдёт, слезясь и догорая,
Как этот ровный взгляд из темноты.
Горит костер. И в пламени, пылая,
Летят мечты, летят мои мечты…
Люблю тебя. Всегда тобою занят.
Как в полнолунье ночь, боготворю.
Луна уйдет, а мне светлее станет,
Как будто я в лицо твое смотрю.
Ты далеко, но птицы на рассвете
Клянутся передать тебе привет.
Твоей улыбке радуются дети
И долго улыбаются вослед.
И оттого меж нами расстояние
Для сердца моего – не западня!
Но для чего тебе мое признание,
Когда бы не любила ты меня!
Разглядываю пожелтевший календарь,
Пытаюсь рассмотреть ушедшего страницы:
Мы жили хорошо. И, если жить как встарь,
Да разве бы могло плохое приключиться?
Но к новому спешит слепая молодёжь:
«Уму я не учусь. Заветному не внемлю.
Овраги впереди? Вино, наркотик, нож?
