Охотник сидел рядом со входом в Пещеру и смотрел на огонь костра. Пещера глухо вздыхала, смотрела на Охотника.
Сколько лет стоит Пещера эта, связью времен прорываясь через века. Она помнит много таких, как он. Таких, что под сенью ее скал молчаливых находили приют себе во время долгой охоты в дремучих лесах.
Пещера снова вздохнула. Она скрывала открытое.
Она открывала сокровенное.
Пламя костра покачнулось и протянуло к охотнику руки.
– Вот ты, Пещера, – промолвил Охотник. – Сколько лет уже ты глядишь на меня пустыми своими глазами? Скольких еще таких видела? Зачем приходят люди к тебе? Зачем оскорбляют твои вечные своды своим присутствием? Что думают найти в твоих недрах, отдыхая после долгой охоты?
Вздохнула Пещера.
– Так нужно, – услышал Охотник в ее вздохе.
Луна кивнула, соглашаясь.
– Вот ты, Огонь, – промолвил Охотник. – Сколько лет уже ты глядишь на род людской, согревая его жалкие тела? Сколько лет впитываешь мысли людские, их скорбь и желания?
Почему, глядя в недра твои, мысль начинает что-то искать? Нашла ли? Зачем ищет?
Качнулся костер, протянул руки к небу.
Ничего не ответил.
– Так нужно, – слышал Охотник в треске его углей.
Луна кивнула, соглашаясь.
– Вот ты, Звездное Небо, – в третий раз промолвил Охотник. – Сколько лет уже ты глядишь на меня? Сколько глядело на землю? Почему молчишь всегда и лишь глухо рокочешь громом во злобе? Почему взгляд замирает в тебе и вязнет, как кролик в болоте, а на глазах появляются слезы? Уж не отражение ли это твоих звезд? Почему ничего не говоришь своим детям?
Промолчало небо.
Лишь мазнуло упавшей звездой по небосводу.
– Так нужно, – услышал Охотник в шорохе.
Луна кивнула, соглашаясь.
С рассветом голод поднял его затекшее тело.
– Голод и жажда, и все желания звериные не зря даны человеку, иначе забудется он и слишком быстро дойдет до сути всего. Даны они помехой и якорем.
Охотник улыбался восходящему солнцу.
Взглянул на костер, укрывшийся плотным одеялом золы, взял лук и стрелы и направил стопы свои в лес.
Он медленно брел по лесу, слушая шорохи мертвой листвы.
Она медленно брела по лесу, слушая шорохи живых деревьев.
Когда Охотник переходил ручей, Лань вышла ему на встречу. Долго стояли они и смотрели друг другу в глаза, прежде чем Лань заговорила.
– Я вышла к тебе исполнить свою Цель.
– Какую? Ведь я собираюсь тебя убить.
– Эта и есть моя цель.
– Нет! Не может быть смерть у живого целью!
– Я рождена, чтобы смертью своей продлять жизнь.
– Но ведь ты прекрасна! Ты создана красотой своей и грацией дарить счастье созерцающим тебя!
– Даже прекрасное рано или поздно обращается в прах. Так сказала Жизнь на заре своей. И я должна дать жизнью своей жизнь. Разве это ли не прекрасное по истине?
Охотник задумался и горько посмотрел на Лань.
– Если ты убьешь меня, то часть моей жизни обернется продолжением твоей, и целью своей я буду продолжать жить в тебе. Ты ведь тоже когда-то дашь жизнь.
– Твое мясо насытит меня ненадолго, и вскоре я забуду про тебя.
– Пусть так. Но в этом есть глубочайший смысл. Смерть, дарящая жизнь. Мы с тобой поставим Смерть нам в услужение.
Охотник задумался. Медленно поднял лук с натянутой тетивой, и стальной клюв стрелы хищно уставился на Жертву. Сквозь шкуру прямо на ее сердце.
– Стреляй, Охотник. Только сначала взгляни на стрелу. Видишь? Она, как и человек, нуждается в Цели. Без цели стрела никому не нужна. Да только исполнит ли она свою цель, если тетива жестоким ударом не отправит ее в путь?
– Так какая же тогда у меня цель?
– А это, Охотник, ты должен узнать у того, кто наложит тебя на тетиву.
Он кивнул. Лань прикрыла глаза и умерла, пронзенная стальным наконечником.
Охотник взвалил на плечи тушу и медленно побрел к Пещере.
Слова, что сказала ему Лань, никак не давали покоя.
Он не мог поверить, что теперь эта Лань уже просто куча костей, мяса и шерсти, лежащая на его плечах.
Так смерть держит тонкий занавес между мертвечиной и жизнью.
***
В ту ночь ему явились две птицы.
«Тук-тук-тук-тук» стучал клюв Ворона по черепу мертвой Лани. Охотник смотрел на него с отвращением и хотел было уже швырнуть камень в черную птицу, но ворон заговорил хриплым голосом:
– Не спеши кидать камень в тех, кто собирает падаль. Мой клюв высекает белое крошево смерти из кости черепа этой Лани. Я выклевываю ее глаза, что видели этот обреченный мир, и значит, вместе с глазами ее забираю себе частичку зла, увиденную в этом мире прекрасной Ланью.
– Почему ты говоришь, что этот мир обречен? Скажи мне, Ворон?
– Потому что я вижу смерть. И если ты, Охотник, лишь даришь ее, то я ее вижу, я ею питаюсь. Мир обречен, потому что Бог-творец умер в своей звездной вышине, и черный Ворон вселенского безмолвия уже выклевал его ослепшие глаза.
Охотник вздрогнул от хриплых слов старой птицы.
Холодным ветром повеяло от костра.
Но вдруг на ветку соседнего дерева приземлилась птица Сирин.
– Что слушаешь ты старого Ворона, Охотник? Отринь его карканье! Пусть убирается к себе на кладбище!
Ворон хрипло рассмеялся.
– Сирин-птица, даруешь надежду заблудшим? Думаешь, раз он в пещере сидит месяцами средь темного леса, то лучше он падали, что я клюю каждый день?
– Не отнимай у него его Бога.
– Смерть его Бог. Как у любого живущего здесь человека.
– Каркай умертвиям! А у живых не отнимешь надежды!
Распахнула птица Сирин крылья, и короткая молния сверкнула над Вороном.