4 сентября 1891 года
Дорогой Шадрак!
Ты спрашиваешь, не выяснил ли я чего нового о Вещих. Сообщаю, что в пределах Индейских территорий о них никто последнее время не слышал. Равно как и не видел вот уже более пяти лет.
Тем не менее слухи отнюдь не беспочвенны. Когда три года тому назад мне понадобился целитель, я проделал немалый путь, пустившись на поиски. Все началось с мальчишки, застрявшего под землей в шахте. Несколько дней его вопли отдавались в вертикальном стволе, вгоняя в ужас всех, кто к нему приближался. Он так горько жаловался на судьбу, что слышавшие впадали в отчаяние, соответственно все попытки спасти паренька терпели неудачу. В конце концов обратились ко мне. Вчетвером мы укрепились духом и отправились к шахтам, надеясь вытащить пострадавшего. Мы обнаружили его в мрачнейшей из бездн; несчастный тщетно царапал пальцами стены. Он, не противясь, отправился с нами наверх, всхлипывая по пути. И, лишь вытащив его на свет дня, мы увидели, что у парня не было лица.
Существа, прозванные здесь плаксами, – лакримы Пустошей, – редко посещают Территории. Я сам не очень-то верил в их существование, пока не встретился лично. После этого отпали все сомнения. Служебные обязанности потребовали от меня спасти дитя, провалившееся в подземелье; теперь, когда я увидел его состояние, долг сострадания отправил меня на поиски исцеления. Итак, я оставил своих помощников хозяйствовать в Соленом, сам же повез лакриму на север, к Жуткому морю, надеясь разыскать там Вещих и их легендарных целителей.
Поездка продлилась гораздо дольше намеченного. Кроме того, присутствие мальчика, при всей моей к нему жалости, постоянно ввергало меня в отчаяние, и это едва не довело до беды. Лишь чистая удача свела нас на берегу моря с Вещей – женщиной, направлявшейся на восток.
Она тотчас поняла, зачем я приехал.
«Далеко ли он пропутешествовал с тех пор, как утратил лицо?» – спросила она.
Я ничего не смог ей об этом рассказать. Она изучила его ладони, что-то для себя уясняя.
«Попытаемся», – сказала она затем. И без промедления согласилась отвести нас к ближайшему тучегонителю, – так они называют Вещих, более других одаренных способностями к исцелению.
Спустя десять дней мы прибыли к месту, которое я с тех пор пытался найти, но не мог. Странный такой уголок, где ветер, налетающий с холодного моря, заставляет сосны перешептываться похоронными голосами… Тучегонитель обитал в избушке под дерновой крышей. Мы вышли к его жилью в сумерках; при нашем появлении птицы улетели в чащу, укрылись за деревьями олени, белки и кролики. Когда утих посвист крыльев и шорох лап, тревоживших опавшую хвою, воцарилась полнейшая тишина.
Тучегонитель оказался на удивление молод. Я так и не узнал его имени. Он стоял возле избушки, очевидно предупрежденный о нашем прибытии. На меня он даже не посмотрел – сразу взял плаксу за руку и повел к древесному пню, на срезе отполированному до блеска. Здесь он приложил руки к лишенному черт лицу плаксы, словно прикрывая от холода. Потом сам закрыл глаза, и я прямо-таки почувствовал поток мыслей и намерений от него к нашему мальчику. Плакса крепче прильнул к его ладоням, словно принимая благословение.
Я ощутил перемену прежде, нежели она стала видимой. Даже лес кругом словно замер: деревья, камни и облака в небе как будто оставили все дела и застыли, наблюдая за происходившим. Серые угрюмые сумерки озарились ясным и чистым серебряным светом. Я мог разглядеть повисшие в воздухе пылинки, замершие подобно созвездиям небесных сфер. Каждая иголка на ближней сосне сверкала, будто серебряный меч. Древесные стволы оделись в прихотливые узоры из черненого металла. Все кругом обрело удивительную, поистине хрустальную четкость. Я ощутил, как улетучивается и без следа пропадает тягостное уныние, ставшее уже привычным… Чистый лесной воздух ни дать ни взять распространился из легких по всему моему телу, подарив ему деятельную, чудесную радость. Право же, никогда раньше я не чувствовал себя настолько живым!
Глаз я не закрывал, но моим вниманием завладел как бы обновленный мир, окружавший меня. Когда я вновь посмотрел на тучегонителя, он уже отстранился от плаксы. Мальчик стоял перед ним целый и невредимый. У него заново проявилось лицо. И оно отражало величайшее изумление.
С тех пор я не единожды размышлял, что же на самом деле случилось тогда в лесу. И пришел к выводу, что ясность и чистота, дарованные в те мгновения моему восприятию, имели прямое отношение к силам, преобразившим лакриму. Ибо у всех нас чувства отчасти притуплены: у одних в большей степени, у других в меньшей. Всех нас подавляет груз накопленного горя. Наличие лица, у меня например, просто скрывает постепенное отмирание качеств, долженствующих одушевлять человеческое существо… Если подумать – все мы в какой-то мере безлики!
…Итак, ты спрашиваешь, знаком ли я с Вещими. Отвечаю: едва. Мы ушли из тех сосновых лесов и увели с собой мальчика. Я обменялся едва ли двумя десятками слов с нашей проводницей, а с тучегонителем – и того меньше.
Ты спрашиваешь также, могу ли я вновь отыскать этих людей. Увы, не могу. Как я уже упоминал, я пытался заново обнаружить то место, но оно словно исчезло.