Мой мир – детская литература
В студенческие годы, на филологическом факультете Ленинградского государственного университета, я и не думала заниматься детской литературой, да и вообще её не знала. Первые книги, которые старший брат принёс в дом, были «Повести Белкина», однотомник Лермонтова и «Рождественские рассказы» Диккенса. С этих книг началось моё чтение. Дипломную работу я писала на очень серьёзную тему (сейчас на такую работу ни за что не отважилась бы): «Творческая история романа Ф. М. Достоевского “Идиот”». Оппонентом у меня был известный исследователь русской литературы (особенно её поэзии) конца XIX – начала XX века Д. Е. Максимов – он пригласил меня к себе в аспирантуру. Но его аспиранткой я стала только через несколько лет.
За эти годы – между окончанием Университета и аспирантурой, мои литературные интересы изменились. Зарабатывая лекциями от Городского лекционного бюро, в основном посвящёнными юбилеям знаменитых писателей, неожиданно, всё чаще, я стала получать приглашения от школ, детских библиотек, пионерских лагерей с требованием рассказать о творчестве самых разных детских писателей. Вот когда мне пришлось не только сесть за чтение современных (и не только современных) детских книг, но и углубиться в совершенно новый для меня материал. И чем больше я читала (а ещё и думала над прочитанным!), тем больше увлекалась этим занятием, очарованная огромным миром, который открывался передо мной. Я поняла, что именно здесь обрела своё настоящее призвание.
Никогда не забуду тот день, когда надо было выбрать тему для кандидатской диссертации. Мой руководитель назвал множество имён, среди которых были такие как А. Фет, Ф. Тютчев, А. Блок, В. Брюсов, А. Белый и ещё, ещё… Не поднимая головы, я молча слушала, даже не откликаясь на интереснейшие комментарии профессора. «Вам что, ни одно имя не подходит, – слегка раздражаясь, спросил он. – У вас есть своё предложение?» Я в ужасе зажмурилась. Зная вспыльчивый характер прекрасного Дмитрия Евгеньевича, я всё не решалась ответить, пока, наконец, почти шёпотом не выговорила: «Да, у меня есть тема: я хочу заниматься творчеством Аркадия Гайдара». Реакция моего руководителя превзошла все мои опасения. Однако и моя диссертация, и моя первая книга имели название «О творчестве А. П. Гайдара».
Постепенно я входила не только в книжный мир детской литературы, но и в живые контакты с современными детскими писателями, регулярно приходила на обсуждения, конференции в Доме детской книги (при издательстве «Детская литература»), становилась автором статей в ежегодниках («О литературе для детей»), а потом и активным участником в работе детской секции Союза писателей.
В те, 1950–1960 годы, в литературу для детей хлынул целый поток молодых писателей: они принесли в литературу новые идеи, темы, сюжеты. Их книги и даже рукописи обсуждали горячо, весело, шумно, не всегда принимая новое. Бесспорным кумиром для всех был Радий Погодин: покоряла художественная сила его книг, страстное, требовательное отношение к своим героям.
Следующим, после Гайдара, стало моё увлечение творчеством Л. Пантелеева, продолжавшееся долгие годы. К дому Алексея Ивановича добираться было легко – 20 минут на трамвае, а вот общаться с ним – ох, как трудно! Я благодарна ему за его рассказы, воспоминания. Иногда он просто дарил мне напечатанный на машинке небольшой текст. Без этих драгоценных встреч не было бы многих важных страниц и подробностей в моих книгах «Л. Пантелеев. Очерк жизни и творчества» (1969) и «Началось в республике Шкид» (1986), в статьях, примечаниях, радио- и телевизионных передачах. Именно в работе над этими книгами я впервые ощутила интерес к разысканиям, желание докопаться до истоков, до всех поворотов в жизни, судьбе человека.
Лучшей своей книгой я считаю сборник «Оркестр», оформленный выдающимся художником Ильёй Кабаковым (1983), куда вошли, обращённые к детям, стихи «взрослых» поэтов, начиная с А. Блока и кончая Д. Самойловым. На издание «Оркестра» Госкомиздат отозвался постановлением с резолюцией:
«Считать книгу ошибкой издательства», с последствиями и для дошкольной редакции, и для меня как составителя. Помню и «Фальшивое звучание оркестра» – статью в журнале «Наш Современник», подписанную таинственным псевдонимом «Bene». Но был у книги настоящий успех, он свидетельствовал об огромном интересе людей к поэзии.
С этой поры и началось моё увлекательное путешествие «во времени», принесшее мне радость возвращения к жизни забытых текстов, имён, событий, литературных портретов, загадочных биографий, атрибуций широко известных в народе стихотворений… Так появились сначала однотомник «Русская поэзия детям» (1989), затем, с тем же названием, двухтомник (1997) и, наконец, завершающий работу трёхтомник «Четыре века русской поэзии детям» (2013).
Когда случается плохое настроение или ничего не ладится, я прибегаю к воспоминаниям. Из множества дорогих мне дарственных надписей я выбираю две. Одна от О. Ф. Берггольц. Надписывая мне буквально накануне вышедшую книжку «Ольга Берггольц. Лирика», она прикрыла ладонью какое-то слово и лукаво посмотрела на меня. Я взглянула на это слово, и мы обе расхохотались. А надпись такая:
Милой, умной и хорошей
Евгении Оскаровне
с благодарностью
11. III.75.
Ольга Берггольц
Моё выступление на открытии мемориальной доски К. Чуковскому. Слева Л. Пантелеев, сзади меня Вольт Суслов. Манежная, 6.
Согласитесь, что словечко «умной» вряд ли встречается в надписях подобного жанра. Но появилось оно у Ольги Фёдоровны не случайно. Когда я принесла ей состав её будущей книжки стихов для серии «Поэтическая библиотека школьника», издаваемой «Детской литературой», она внимательно ознакомилась с содержанием, подняла на меня глаза и спросила: «Ты что, – дура?» Я растерялась: и признаваться в этом как-то не хотелось, и опровергать тоже было неудобно. «Вот это стихотворение, – она указала пальцем, – не взяли в однотомник. Вот это, – палец её двинулся, – взяли, но без того. Вот эти два возьмут – без этих трёх. – А ты, «умница», все вот эти, самые кровные мои стихи (угадала же!) поместила в одной небольшой книжке. Не выйдет.
Готовь замену!». Имя О. Берггольц тогда было в опале, но так получилось, что по счастливой случайности книжка прошла мимо цензуры и всё осталось нетронутым. Ольга Фёдоровна не только с особенной любовью называла её «мой малыш», но, значит, и не забыла того самого обращения ко мне. Она уже не успела выкупить заказанные экземпляры, это сделала я, отдавая их тем, кто пришёл на её более чем скромные похороны.