Бёрнер Вася - Зуб Дракона

Данная грустная история началась 2 июня 1984 года на территории Демократической Республики Афганистан, в районе административного центра Чарикар. Если посмотреть через иллюминатор вертолёта (а ещё лучше через иллюминатор космолёта), то данная местность будет выглядеть как лужа разлитой зелёнки. За это она получила название «Чарикарская Зелёнка». Ну, или – Чарикарская Зелёная Зона, если не лень выговаривать.

Второго июня на дорогу, пронизывающую Чарикарскую Зелёнку, выкатилась колонна бронетранспортёров БТР-70В. На броне красовались привязанные ящики с боеприпасами, вещмешки, сверху на этом добре цыганским табором расположились солдаты в бронежилетах, касках, с оружием в руках. Таким порядком наша героическая Седьмая горно-стрелковая Рота выдвинулась из Баграма к новому месту дислокации, расположенному в Панджшерской долине.

Что это за долина такая, что за Панджшер, я ещё ни разу в жизни не видел, но уже кое-что слышал. Для начала меня удивило само название – «Панджшер». Кто догадался напихать в одно слово столько шипящих, да ещё подряд чередой одних согласных? Получилось не название, а какое-то сплошное шипение. Как его произносить?

Знающие люди перевели для меня это сложное слово. «Панджш» оказалось числительным «пять», а «шер» обозначает «лев». Если прошипеть их вместе, получится «Ущелье Пяти львов». Следом «знатоки» поведали, что в этом ущелье самому Александру Македонскому не то надавали звездюлей, не то надрали задницу, не то остановили и дальше не пустили, что, в общем-то, одно и то же. Практически, то же самое. Очень романтическая история. Слушал бы и слушал, если бы мне не надо было туда ехать и делать то, что не получилось у Македонского.

Месяцем ранее, в мае того же года, мне довелось увидеть тех, кто побывал в Панджшере. На территории палаточного городка 108-й дивизии, недалеко от палаток нашей роты, стояли палатки спецназовцев. Как-то в один из майских дней в них пришагали пацаны, одетые в блёклое, выцветшее на афганском солнце обмундирование. На ногах у кого-то красовались кроссовки, у кого-то кеды. На головах – спецназовские кепки, панамы и, вообще, что попало. В руках находился либо пулемёт ПК с лентой на 100 патронов, либо снайперка. Пара человек были вооружена АКМами с ПБС (приспособление для бесшумной стрельбы). На каждом АКМе имелся подствольный гранатомёт.

А мы ходили нарядные, зелёные, в свежих хэбухах защитного цвета и начищенных до блеска черных полусапожках. Рядом со спецназовцами мы смотрелись как Кремлёвские Курсанты. Ну, одним словом, они выглядели как ветераны, а мы как будто «только с вертушки». Мы ничего не знали, ничего не умели, годились только пускать сопли и мести двор ржавой лопатой.

Весь прикол состоял в том, что те пацаны полгода простояли в Рухе, в столице Панджшера. Теперь их оттуда вывели, а нас собрались направить на их место. Ясный пень, мы побежали задавать вопросы что там за Руха, что в ней происходит, и чего нам от неё ждать. Вкратце рассказы спецназовцев сводились к тому, что ночью там редкостный дубак, днём жара, обезвоживание и некоторые прелести, связанные с кислородным голоданием. При свете дня по Рухе нормальные люди перемещались либо бегом, либо ползком. Потому что с гор постоянно работали снайперы противника, стреляли крупнокалиберные пулемёты ДШК и лупили восьмидесяти миллиметровые миномёты. В силу этих обстоятельств, нам от Рухи следовало ждать бесконечную горную войну на минах всех видов и конструкций, а также вкалывание до седьмого пота под открытым небом на голодный желудок. Ништяк перспектива!

В такую вот Руху меня повезли на БТРе из Баграма через всю Чарикарскую Зелёнку. Единственное, что хоть как-то скрашивало низменные ожидания, это то, что по рассказам спецназовцев, в Рухе обосновалась красивая природа. Я и так попыжился, и сяк попыжился, чтобы представить себе, как может выглядеть красивая природа в горах. В блёклой дымке, в детстве, я один раз видел заснеженные вершины Кавказского хребта, в Грузии, с пляжа, на берегу Чёрного моря. И как я мог представить себе красивую природу в горах? Никак не мог себе её представить. Поэтому в голове у меня сложилось, что я ехал лазать по минам без воды в жару и в пургу под пулями снайперов. На какой-то там красивой природе.

Любой здравомыслящий человек в такие минуты захочет ущипнуть себя за что-нибудь мягкое. Чтобы взвизгнуть, проснуться в холодном поту, обвести очумелым взглядом уютную комнату в советской квартире, вытереть со лба набежавшую от ужаса испарину и выдохнуть: – «Пф-ф-ф, надо же! Привидится такое»! И я щипнул себя. За правое бедро. Не-а! Не помогло. Я щипнул ещё раз, сильнее, потом вообще, пуще прежнего. Но БТР не исчез. Он пёр по колдобинам разбитой афганской дороги, визжал движками, пылил и очень сильно качал.

– Что, Димон? Мандавошки егозят под штанами? – Это мой дружбан Серёга Губин решил блеснуть остроумием насчёт моих пощипываний самого себя за ляжку.

– Нет. Спортивный массаж себе делаю перед подъёмом в горы.

– А-а-а, ну давай-давай! Вам, «спорцмэнам» без массажа по горам – никак. А нам, разгильдяям, надо покурить сигаретку. Чтобы лёгкие привыкали к разреженному воздуху.

БТР сильно толкнуло на очередном ухабе. Мы всем набором костей звякнули задницами по броне.

– Ништяк плацкарта! – Серёга сощурился в улыбке. Морщинки лучиками разошлись в уголках глаз. Он источал приступ счастья. Боже, когда же мы уже доедем?

С другой стороны, а мне что, не терпится по такой жарище полезть на гору по ржавым минам с центнером железа на плечах? Куда я тороплюсь доехать? Меня не в Гагру везут. Надо ехать, пока едется и не жужжать. С этой мыслью, во избежание приступа меланхолии, я покрутил настройки своей зрительной системы и принялся изо всех сил наводить резкость на проплывающие мимо меня пейзажи: виноградники, сады, жёлтые глинобитные дувалы, составленные друг на друга как детские жёлтые кубики. Повсюду шарились бачи, одетые в свою мешковатую, развивающуюся на ветру одежду, а вокруг простирался гадюшник. Вечный, вездесущий гадюшник, как образ жизни.

БТР подскакивал на колдобинах, я судорожно хватался за его железяки, чтобы не свалиться, тихо дурел от увиденного. Неожиданно поймал себя на мысли, что все эти замурзанные бачи более свободны, чем я. Я уже почти год не мог себе позволить выйти вот так, присесть на корточки возле кучи мусора и засунуть руки в карманы. Или засунуть себе в клюв сигарету, наполненную чарзом и сидеть, сведя глаза в переносицу, делать вакуум в черепной коробке.

– Серёга, а ты до войны чарз курил? – Я наклонился к Серёге, чтобы перекричать рёв движков БТРа.