Дни убывают, сереют без света,
Холод, зима в Петербурге, а где-то
Бродит жаркое, смуглое лето.
Согнута ветка большим помидором,
Рыжее солнце весёлым задором,
Реки, деревья, дома и заборы,
Даже угрюмые горы
Красит с забавной и милой гримаской
Тёплой, ласковой, солнечной краской.
А в Петербурге кажется лето
Несбыточной сказкой,
Феей, красавицей скрытой под маской.
Если на стёклах квартиры узоры,
Снежные всюду надеты уборы,
Если назначен мороз командором,
Верим придёт, нагуляется где-то
К нам долгожданное, щедрое лето.
Всё-таки круглая наша планета!
Мечта – бред, мечтанье вред!
Нет! Мечта – лекарство грусти,
Великое что существует,
Мечтанье всё то,
Что именуется искусством.
Мечтанье затемняет разум,
Сбивает с мысли, отнимает время.
Искусство – это не мечта,
Не именуется мечта искусством.
Прекрасное создаётся из мечты.
Мечта – это жизнь и она прелестна.
Мечта пробуждает фантазию,
Любовь.
Нет! Мечта лишь иллюзия
Готовая свести тебя с ума
И пробуждает только лишь
Обман и ложь.
И в заключенье хочу сказать
Что мечта вредна и бесполезна
Только тогда, когда она останется
Мечтой.
Чудо – это всё прекрасное
Внутри души.
Всё это прекрасное
Сделано от души.
Не может быть чудо
Без веры и любви.
Не может быть чудо
Как Санкт-Петербург без Невы.
Загорайся чудо
В праздничной душе,
Забирайся чудо
В корни старины.
Загорится праздник
Старины. Красками
Прекрасными и яркими
Цветами, пусть заиграет
Праздник в наших душах.
Одиночество – это неизлечимая
Болезнь. Одиночество – это постоянная
Грусть. Одиночество – это вечная
Скорбь. Кто скажет,
Что одиночество не страшно?
Никто. Одиночество – это давящая
Боль. Постоянно терзающая душу
Одинокому человеку.
Нет страшнее муки,
Чем одиночество.
Оно бессмертно
До тех пор, пока у вас нет
Друга, которому вы б доверяли.
Одиночество – это неизлечимая
Болезнь. Одиночество – это постоянная
Грусть. Одиночество – это вечная
Скорбь. Кто скажет,
Что оно безвредно?
Никто! Никто. Никто..
Вот стоит шарманщик грустно за селом,
И рукой озябшей вертит он с трудом,
Топчется на месте, жалок, бос и сед.
Тщетно ждет бедняга – денег в чашке нет.
Тщетно ждет бедняга, – денег нет и нет.
Люди и не смотрят, слушать не хотят,
Лишь собаки злобно на него рычат.
Все покорно сносит, терпит все старик,
Не прервется песня и на краткий миг,
Но на самом деле оборвётся вмиг.
Хочешь, будем вместе горе мы терпеть?
Хочешь, буду песни под шарманку петь?
(Но от этих слов ослаб старик
И вмиг ушла его душа.
И тревожа сердце добряка,
Шарманка тихо замерла… )
Медленно звучит мелодия
Старого реквиема.
И скрипка, как и сама мелодия
Рвёт душу зрителя.
Аккорд за акордом
Слышится грусть и печаль,
Словно страшный ливень
Слёзы льются градом.
Рвёт душу каждого зрителя
Реквием. Ломает ложь,
Как спичку. И как нож
Режет правдой каждого жителя.
Он царь всей музыки.
Ему нет равных среди мелодий.
Каждый инструмент блестит как литий.
Он – Реквием, трагедия музыки.
Как император басовых нот
И князь четырёх высоких октав
И ноты "до" выше всех октав
Он распоряжаться ими готов.
Звучные аккорды, словно серебро.
Как золото поют все звуки.
На любом инструменте как серебро
Звенят строки, летят страницы.
Пролетели все листы.
Вот финал. Звенит последняя строка,
Последние аккорды как вскрики,
И ноты рвут сердце своим звучаньем.
Трамвайный скрип – мороз по коже,
Будто сжаты кем-то тормоза.
Лишь зазевавшийся прохожий
Идёт, куда глядят глаза,
Лишь запоздалые машины
Бросают тень в дверной проём,
Да пожелтевшие вершины
О чём-то шепчутся своём.
А он ползёт по ржавой рельсе,
Несмел, простужен, неодет,
Он как играет в сложной пьесе
И ждёт когда настанет рассвет.
Когда улицы заросшие снегом,
Заполнятся заспанными людьми,
Когда озарятся солнечным светом
Его старые красные борты.
Изменения природы неизбежно
Изменения природы неизбежно,
Температура повышается с каждым
Днём. Метан и углекислый газ
Повышают температуру с каждым
Днём, с каждым днём.
Гольфстрим меняет температуру
